Начальник подал знак, и два эсэсовца отвели узника в комнату, напоминавшую операционную. У окна стояло зубоврачебное кресло. Рядом с ним, на столе, покрытом белой клеенкой, были аккуратно разложены хирургические инструменты. Эсэсовцы закрыли окно, привязали Стефана к креслу и закурили. Накинув белый халат врача, застенчивый начальник гестапо вошел в комнату.
— Не бойся, — сказал он, — я, вообще-то, хирург.
Небрежно взглянув на инструменты, он уселся напротив Стефана.
— Дай мне твою правую руку, — сказал он.
Рассмотрев ее вблизи, он добавил:
— Мне говорили, что ты скульптор. Тебе нечего сказать? Что ж, я понимаю. Я вижу это по твоим рукам. Руки человека могут столько рассказать о нем. Взгляни, например, на мои. Ты бы никогда не подумал, что это руки хирурга, правда? Дело в том, что я никогда не хотел быть врачом. Мне хотелось стать художником или музыкантом. Из этого ничего не вышло, но у меня no-прежнему руки художника. Погляди.
— Я смотрел на них и восхищался, — рассказывал мне Стефан. — У него были самые прекрасные, самые ангельские руки, какие я когда-либо видел. Я готов был поклясться, что это руки возвышенного, одаренного человека.
— Ты скульптор, и тебе нужны твои руки, — продолжал начальник гестапо. — К сожалению, нам они не нужны. — И с этими словами он отрезал Стефану палец.
На следующий день он отрезал второй палец, а потом и третий. Пять дней — пять пальцев. Стефан лишился всех пяти пальцев правой руки.
— Не беспокойся, — успокаивал его начальник. — С медицинской точки зрения все обстоит превосходно. Опасности инфекции нет.
— Я видел его пять раз, — рассказывал Стефан (по каким-то непонятным причинам его не убили, а просто посадили в концлагерь). — Пять дней подряд я вплотную видел его. И каждый раз я не мог отвести глаз от его рук, от этих рук самой изумительной формы на свете.
Джон Доусон кончил писать и протянул мне письмо, но я едва различал его. Мое внимание было сосредоточено на его гордых, холеных, изящных руках.
— Ты не художник? — спросил я его.
Он покачал головой.
— Ты никогда не рисовал, не играл на музыкальном инструменте и даже не стремился к этому?
Он внимательно и молчаливо смотрел на меня, затем сухо сказал:
— Нет.
— Тогда, наверное, ты изучал медицину?
— Я никогда не изучал медицину, — почти сердито ответил он.
— Жаль.
— Жаль? Почему?
— Взгляни на свои руки. Это же руки хирурга. Такие руки нужны, чтобы отрезать пальцы.
Он осторожно положил листки на кровать.
