Охрименко зажмурился и встал.
— Вот они какие, цветы-то, будь они прокляты!
Охрименко сделал несколько шагов к окну, схватил букет тюльпанов и швырнул его в окно.
— Будь они прокляты! Очнулся здесь, в этой палате!
— А кто же вазу с цветами со стола на телевизор переставил?
Охрименко осторожно, явно с трудом превозмогая боль, сел на кровать.
— Телевизор? При чем здесь телевизор? Цветы стояли на столе… Хотите верьте, хотите нет, для меня теперь все едино!
Охрименко показал пальцем на лоб, а затем коснулся левого бока.
— Пусто есь, а теперь и сердце оторвалось…
— Сколько же вы выпили перед тем, как идти домой?
— Пьян я, это точно, но на своих ногах шел. Выпил… С утра пил, сначала совсем было очмалел, потом отошел малость… Жизнь опостылела, потому и выпил.
— Прохор Акимович, очень важно для установления тогдашнего вашего душевного состояния знать, сколько вы выпили… Могли бы припомнить?
— Хорошее дело плохо помнится, а любого пьянчугу спросите, сколько выпил, он вам до малости все расскажет. Утром в буфете принял сто пятьдесят. Есть не хотелось, закусил мануфактурой.
— Это как же — мануфактурой?
— А вот так! — ответил Охрименко и провел рукавом по губам. — На работе пребывать в нетрезвом виде я не любитель, ушел с фабрики и решил было подождать Елизавету на автобусной станции на шоссе. Туда доехал на автобусе, а там поблизости магазинчик. Ждать и догонять — нет скучнее занятия. Завернул в магазинчик и здесь с одним знакомцем бутылку плодоядовитого выпили.
— Знакомца назовете?
— Назову! Мне скрывать нечего! Волосов Иван! Он наш, сорочинский! Повстречался случайно. Закусили кильками в томатном соусе. Мало показалось, взяли еще бутылку плодоядовитого и распили ее в лесочке. Тут я или придремал, то ли это показалось мне… Смотрю — один, Волосова нет рядом. А вот он и автобус, что в Сорочинку разворачивается… Дальше ждать не захотел. На нем и возвернулся в Сорочинку. Двадцать минут идет автобус. Придремал, а проснулся — голова раскалывается. Что делать? Знать же надо бы выпить, а на фабрику в буфет в таком виде я не ходок. И в наш магазин застеснялся. А тут идет один мне известный алкаш, тоже пьян и тоска в глазах! Я его пальчиком поманил, он, как сейчас помню, — в страхе и удивлении. Страх-то перед комендантом, а удивление — я ему десятку протянул и велел принести поллитровку хамсы на закуску. Иной у нас там не бывает. Отошли в тенечек, и там бутылку распили, пивом запили, хамсу погрызли… Тут уж мне не до стеснительности. Взбрело, что в самый раз в комендатуру идти и распорядиться. Распоряжался, а надо мной вахтеры посмеивались, но не злились, сами не дураки на сей счет. А тут вот и она! Явилась… Или что еще не понятно? Мне ныне все едино!
