— Вынужденное убийство.
— Ну, вы все эти песни поёте. Так куда прапор делся? Островок-то совсем махонький. Он не вернется?
— Сквозь землю провалился, как ему и положено… Сома, Павло, порежем на засолку, у меня пустой мешок и пачка соли в сидоре. Рыбёшку чистить и жарить не будем. Времени нет. У меня есть банка сгущёнки и сухари. Наскоро перекусим с кипяточком и отплывём на твоём плоту.
— Куда?
— На группу островов в северо-западном направлении. Сначала на ближайший, чтоб успеть до рассвета.
— И на кой такая спешка?
— Потом объясню, а пока просто поверь на слово.
— Ладно, поверю.
Павло был мужик необъятных размеров. Захотел бы, как муху раздавил недорослого Петра. Его прямо поставленные глаза, толстый прямой нос и огромный подбородок выдавали в нём нерусского. Лицо, как с древнего плаката, изображающего бесстрашного солдата вермахта. Каски со свастикой только не хватало.
— Ты какого рода-племени?
— Военнопленный немец.
— Захватили или сам сдался?
— Перебежал, когда амерские негры, спецы-советники, захотели меня власовцам под трибунал отдать.
— Расист, что ли?
— Не, убил Соньку-пулемётчицу из Тамбова, командиршу расстрельной зондеркоманды местного карательного батальона "Тамбовский волк".
— Ты же менонит. Вам нельзя к оружию прикасаться.
— Я её без оружия полотенцем удавил.
— Ты сам в ту сторону на своём плоту ходил?
— Ни разу. Скоро Артёмка вернётся, у него спросишь. Он на своём плескоплаве везде побывал. А вот и он!
В тиши послышались плёскающие хлопки по воде, как будто цапли разгуливали по мелководью. На диковинном водном велосипеде подплыл дородный парень. Конопатый, рыжий, аж гнедой.
— Что это за японский робот под ним?
— Артёмка в рембате служил. На всех станках работал. Сварку знает. Вот и соорудил себе водную гаргару… Сегодня не бУхало на островах? — спросил Павло.
— Тихо, как на кладбище, — ответил рыжий Артёмка. — А это кто?
— Петька. Похоже, зэк, но неопасный.
— А Ладька где?
— Петька говорит, что оступился и утонул.
— С чего вдруг зэку верить, дядь Паш? — недоверчиво насторожился веснушчатый паренёк.
— Мне лицо его сразу понравилось. Располагает. Я ему поверил.
— Вы, менониты, и душегубу поверите. Воевал, дядя?
— С двадцати лет призвали, — ответил генерал. — Пятнадцать лет в армии
— А до призыва кем был?
— Иереем.
— Чего-чего?
— Попом.
— Сейчас почему не на фронте?
— А ты, здоровенный лоб лет двадцати пяти, почему не на фронте?
— Так фронта никакого нет. Кругом вода.
— Тогда чего ты мне уши паришь про фронт! Ты бывал в той стороне? На ближнем острове, — спросил генерал Артёмку.
