Потроха и конечности промывают водой, а потом священнослужитель сжигает их с ладаном.
Это и есть огненная жертва, или жертва всесожжения, приносимая в честь Иеговы и сопровождаемая приятными ароматами.
Узнав многое об этих и иных приношениях и жертвенных обрядах, я как-то сказала своему брату Вениамину:
— Как много жертв приносим мы, израильтяне, Господу нашему Иегове! Как жаль мне мелкой скотинки, да и волов, что погибают на наших жертвенниках. А может, Господь и не требует столь многочисленных жертв?
На следующий день мой шестилетний брат Вениамин задал нашему отцу Мерарии вопрос, как бы от себя:
— Скажи, отец, зачем столько скотины погибает на наших жертвенниках? Быть может, Иегова и не требует их жизней?
Обычно невозмутимое лицо моего отца налилось кровью, и впервые в жизни я услышала, как он повысил голос:
— Кто тебя толкнул на такое святотатство? Признавайся, кто?!
Вениамин побледнел, но, не желая меня выдавать, пробормотал:
— Никто, никто… Я только хотел узнать… Хотел спросить…
Отец наш Мерария, не желая больше слушать лепет впавшего в ересь ребенка, отвел его в Храм к священникам, чтобы те изгнали из тела мальчика нечистую силу, которая заставляет его порочить Закон и обычаи, завещанные Моисею Иеговой и призванные привести израильтян к праведной жизни.
В тот же день отец зарезал самого крупного своего вола и принес искупительную жертву.
Брат мой Вениамин пробыл у священников два дня и две ночи. Когда я его снова увидела, он казался вдвое старше, чем был на самом деле, а на лицо его легла темная тень.
Никогда он не рассказывал о том, как священники изгоняли злого духа из его тела, и ни разу не упрекнул меня за то, что мои сомнения в необходимости многочисленных жертв навлекли на него подозрения и наказание.
И по сей день удивляюсь, как могла я в свои пять лет усомниться в справедливости Закона, как могло случиться, что Господь отвратил от меня свой взор и допустил нечестивой мысли овладеть мною.
Ибо сомневаться в Законе — значит сомневаться в существовании Бога нашего Единого, а это так же отвратительно, как позорная смерть.
В раннем детстве меня часто посещали мысли о Моисее, величайшем пророке Израиля.
В молитвах я без конца благодарила его за все, что он сделал для сынов и дочерей Израиля, за то, что он заключил Союз с Богом и сделал нас избранным народом, которому даровано высшее счастье — радость служения Иегове.
Я пыталась осмыслить обстоятельства смерти Моисея, те мгновения, когда на сто двадцатом году жизни пророка, после блужданий по пустыне, Иегова привел его на гору Нево, на вершину Фасги, что против Иерихона, и показал ему всю землю Галаад до самого Дана. И всю землю Неффалимову, и всю землю Ефремову и Манассиину, и всю землю Иудину, даже до самого западного моря, и полуденную страну и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора.
