- Фу, гадость какая! А еще чего едят? Говно едят?
- Говно мы с тобой едим сейчас.
- А у тебя поприличнее закусь есть?
- Тебе что, устриц что ли захотел? Потом, блин, греха не оберешься, хуже Церетели. Вон Третьяков один раз поел устриц, так до сих пор ему этих устриц вспоминают, ептыть.
- Да, нехорошо получилось.
- Еще бы хорошо! Вон Алла уже даже не может больше икру есть. Не могу, говорит, икру больше есть, когда народ голодает. И не ест больше.
- Больше чего?
- Больше полбанки. Даже чуть меньше.
Лариса вздохнула:
- Сильная воля у женщины. Все-таки она у тебя великая женщина.
- Да, немалая. Но не у меня! Она у народа великая!
- У быдла что ли?
- Я их не отличаю. Просто, когда публика хорошая, тогда - "народ". А когда плохая - "быдло".
- А мы с тобой "народ"?
- Когда хорошие - народ. А когда нажремся и пойдем на паркет блевать, тогда "артисты".
- Точно... Расскажи мне о своем творчестве, Филиппушка. Какие, например, у тебя творческие планы?
- Ну что тебе сказать о моем творчестве? Я иногда ночами не сплю. Творю!
- Много натворил?
- Да до хера уже. А у тебя какое творчество?
- У меня тоже оно есть. Что я, хуже тебя что ли? И я иногда... и у меня бывает бессонница. И еще я запорами страдаю. А ты страдаешь запорами?
- Нет. Запоры у меня случаются, но я от этого не страдаю. Я страдаю, когда понос. Стоишь на сцене, а у тебя понос, представляешь?
- Беда. Капусты поменьше кушай. Кушай мясо. Я вчера ела в ночном клубе дичь. Целого лебедя. Аж усралась потом.
- Кстати, насчет "усралась", - вдруг вспомнил Филипп. - Несколько часов и минут тому назад Алле звонил Лебедь.
- Так я ж его съела...
- Дурак. Генерал Лебедь!.. Так, Моисееву больше не наливать, - Филипп убрал бутылку водки на другой конец стола.
- А зачем такой большой начальник звонил Алле?
- Думаю, это дело государственной важности. Аллы не было дома, но он обещал перезвонить. Я думаю, скоро война.
- Лишь бы не было войны, - машинально откликнулась Лариса и привычно положила руку на колено Филиппа. - Филипп, давай любить друг друга, как прежде - я снизу, а ты сверху.
Филипп убрал ее руку со своего колена и впервые наконец назвал женщиной.
- Нет, мать, исключено. Теперь это исключено. Ты хотела стать женщиной. Тебе это удалось. Но мне так не интересно. Мне жены хватает. За глаза, причем. О чем ты думала, когда шла на операцию?
Такой удар Лариса выдержать не могла. Она зарыдала и выбежала из квартиры когда-то любимого ею человека, крикнув на прощание:
