— Разузнали? — спросил он. — Я вот думаю, что у него за голова. Не успеешь отвернуться — готово. Натворил беды. Вы машину видели? Небось отделал под орех.
— Думаю, да.
— Совсем новую машину. Ну и балбес! Жена уехала в больницу. Жду вот звонка. Как только что-нибудь будет известно, отправлюсь на место. Это нам влетит в копеечку. Есть ли еще раненые?
— Водитель другой машины, но, говорят, он отделался контузией. Эрве пострадал больше всего.
— Что с ним?
— Не знаю.
— Так или иначе, надеюсь, это не слишком серьезно. Полицейский сказал Кристофу, что столкновение произошло на перекрестке Луи-Блана…
— Да.
— Эрве хорошо знает этот участок. Уж, наверное, он был осторожен. Это другой ехал слишком быстро.
Он нервно шагал взад-вперед, сжимая в карманах кулаки. Раздраженно цедил слова.
— Если бы он хоть чему-то научился! Без водительских прав! Не уступить при обгоне! Вы понимаете, что нас ждет?
Зазвонил телефон, и он бросился к аппарату. Люсьен замер на пороге кабинета, прижав ладонь к груди. Зять слушал, чуть покачивая головой.
— Так, так, — сказал он наконец. — Не теряете голову… Здесь Люсьен. Он тут побудет, пока я улажу все, что нужно, с полицией. До скорого.
— Ну как? — спросил Люсьен.
— Пока ничего нового. Черепно-мозговая травма… С прогнозом пока осторожничают… Он еще не пришел в сознание. Ах! Что за невезение! Я исчезаю. Моя жена скоро вернется. Не побудете ли вы тут минутку? Я ненадолго… Кристоф, закрываем. Ты свободен.
Люсьен сел за стол, заваленный бумажками. Он был потрясен. Не может быть и речи о том, чтобы ехать к заброшенной посреди полей лачуге. Слишком он устал. И что потом? Открыть Элиане дверь — пусть она знает, что это он… Немыслимо. Не сегодня вечером. Может, завтра… Но и завтра, и послезавтра все одно: разразится ужасный скандал… У кого просить пощады?
Он погасил лампу на письменном столе, чтобы не видеть бидонов с маслом, блестящих аксессуаров, всего, что напоминало об Эрве. Темнота была приятна, как ласковое прикосновение ладони ко лбу. Когда затянувшаяся тяжелая подавленность стала отступать, он попытался здраво рассуждать. Самое простое было бы во всем признаться. «Допустим, — подумал он, — я признаюсь отцу. А для него самое спешное — броситься „телке“ на помощь. Та немедленно поднимет на ноги лицей, ассоциацию родителей учащихся, полицию, прессу. Подаст в суд. Так как она — враг. Это она во всем виновата. Мать Эрве разозлится на меня. В конце концов мне схлопочут исправительную колонию. Что толку тогда уверять, что мы хотели всего лишь пошутить… Нет уж, не надо, в этой истории мне не в чем себя упрекнуть. Лучше подожду. Я не могу освободить „телку“, зато всегда можно попытаться позолотить пилюлю, поторговаться…».
