– А при том, что Захар – нормальный сын своего отца!
Виктор повернулся к Захару и протянул ему руку:
– Кстати, от имени всей банды – спасибо!
В тот вечер папа его больше не ругал. Но каждый раз, когда кто-то подходил и пожимал сыну руку, нервно дергался.
* * *
Через сутки поход свернули. Причем свернули внезапно, не сговариваясь. Попали в зону устойчивой связи. Кто-то глянул на карту, кто-то сообразил, что до железнодорожной станции всего тридцать километров, кто-то влез в интернет и немедленно забронировал билеты на поезд. Братья Роговы вызвали автобус для всей компании.
Упаковались за час. Захар старался не путаться под ногами, а помогать, но получалось у него не очень.
– Ты руки-то от бревна убери, надорвешься, – прикрикнул сильный Олег.
– Иди лучше котелок помой, если до воды затащишь, – попросил Виктор.
– Так котелок пустой, – удивился Олег.
– Так и пацан дохлый, – парировал Виктор.
– Ой, не знаю, справлюсь ли… – хихикнул Захар, вспомнив, как реагировал на подколки друзей дядя Миша.
Виктор хлопнул его по плечу.
– Мы в тебя верим! – сказал он.
Никогда Захар не думал, что отмывать котелок можно с таким удовольствием.
* * *
Домой вернулись ночью. Грязные, лохматые, покусанные и расцарапанные вломились в дом. Постарались войти тихо. Но как только скрипнула входная дверь, Захар услышал: «Уиииии!» и упал. Хорошо, что рюкзак смягчил падение.
Папа поднял Стефу, поднял Захара, попытался поднять рюкзак, но не смог. Стефа вывернулась, чтобы поцеловать его в щеку, папа разжал руки, не удержал равновесие…
– Мама, присоединяйся, – закричала Стефа.
Тетя Карина стояла на лестнице и с интересом наблюдала как ее муж и дети ползают на четвереньках на пороге и умирают от смеха.
– Одежду всю воооон в тот ящик, я завтра посмотрю, может, не обязательно все выбрасывать, – сказала она. – Вы чего больше хотите: есть или спать?
– Есть! – хором сказали мужчины.
– Не сомневалась, – вздохнула тетя Карина. – Когда вам надоест ползать, жду вас на кухне.
А потом Захар понял, что кровать – это величайшее достижение человечества. Но подумать об этом не успел – вырубился на лету.
* * *
Захар сидел на краешке маминой постели и старался не раздражаться.
Он соскучился. Очень. Но рядом с ней он как будто замораживался изнутри. Все живое, все интересное рассказывать было нельзя, это вызывало или осуждение или слезы. А поскольку все, что с ним происходило последнее время, было интересно, приходилось угрюмо молчать, глядя на часы.
