– Как называется? – спросил я.
– “Восковой человек”.
– Хорошее название.
– А мне не шибко нравится, – сказал Грегори. – Хочу поменять на что-нибудь с номером, вроде “Бойни номер пять”, “Уловки-22”, “Баттерфилда, 8” или “Выкликается лот 49”[14].
– Зачем? – спросил я.
– Сам не знаю. Просто мне кажется, что названия с числом привлекают взгляд. Но издатели говорят, что это глупо.
– Наверное, им виднее, – сказал я.
– Мне бы твою уверенность.
– О чем книга?
– В двух словах не расскажешь, – ответил Грегори, и я перевел дух.
– Тогда прочту, когда выйдет.
– Обязательно почитай. Это серьезная книга, – сказал он. – Мрачная книга. Но смешная. И такая очень умная, такая очень ироничная, с кучей всяких литературных шуток и розыгрышей. Мне нравится хорошая литературная шутка. А тебе, Майкл?
В тот момент вопрос показался мне довольно невинным.
– Еще бы, – ответил я. – Значит, собираешься бросить преподавание?
– Нет-нет. Я не хотел бы превратиться в напыщенного профессионального писателя. Я же сказал, учительство – это мое. К тому же, как я брошу работу? За книгу мне ни хрена не заплатят. Ты не поверишь, но они даже нормальной фотографии не сделают. Я разговаривал сегодня с их профурсеткой, так она вякнула, что я должен прислать им фотку, щелкнутую на каком-нибудь мудацком отдыхе. А я сказал, что это очень недальновидно с их стороны. Знаешь, говорят, Трумэн Капоте[15] своим успехом обязан той сексуальной карточке, где он сидит под пальмой или под чем-то там. Если бы они поместили снимок, сделанный на мудацком отдыхе, его карьера наверняка не сложилась бы.
От этой мысли Грегори погрустнел, словно уже предвидел провал книги, словно уже понимал, что публикация романа может оказаться не таким уж радостным событием. Я по-прежнему почти ничего не знал о Грегори и еще меньше – о его творчестве, но мне показалось странным, что образцом для подражания он выбрал Трумэна Капоте.
– Так закажи снимки у профессионального фотографа, – предложил я, но этот совет не вызвал у него особого восторга:
– А какой смысл, с моей-то рожей? Я же знаю, что я урод.
И вид у него сделался совсем несчастный. А я снова удивился. Грегори, безусловно, прав, красотой он не блещет, но если учесть, как мало он старался выставить себя в привлекательном свете, то резонно предположить, что собственная некрасивость доставляет ему удовольствие.
– Вот ты – другое дело, – угрюмо сказал он.
– Правда?
– Да. Ты у нас красавчик. У тебя наверняка куча девчонок.
