Светлицын побежал в дом. Катя, очень бледная, встала ему навстречу и молча подала руку.
— Ну что? — спросила она. — Что еще нового произошло? Расскажите.
Светлицын стал рассказывать. Нового, действительно, было много. Пострадало до шестидесяти человек, и все беднота. Некоторые из эпизодов были очень комичны, но вместе с тем и ужасны.
— Что же теперь делать? — спросила Катя. — Не мешало бы сообщить генералу Полянскому, который, кажется, один ничего не знает: он должен вступиться, если он человек порядочный.
— Да, да… Это мысль!..
— Поезжайте к нему, поезжайте сейчас же… пожалуйста.
Катя говорила нервно, точно сквозь слезы. Никогда Светлицын не видал ее такой и смотрел на нее с недоумением.
— Что же… пожалуй. Я вечером его увижу и расскажу.
— Нет, не откладывайте. Поезжайте сию же минуту. Я очень прошу вас об этом.
— Хорошо, хорошо. Но вот что, моя дорогая…
Катя вся вздрогнула, выпрямилась и еще больше побледнела.
— Не говорите так… нет, нет, не нужно! — с болезненным усилием произнесла она.
— Почему?.. Что с вами?..
— Ничего… Я случайно видела вас вчера с Анной Ивановной. Не будемте говорить об этом…
У Светлицына потемнело в глазах и, чувствуя, что он весь холодеет и пол колеблется у него под ногами, он схватился за спинку стула. "Боже, какой ужас!" — подумал он, видя перед собой, как во сне, бледную, болезненную улыбку Кати. Он сделал движение, хотел что-то сказать, но Катя с испугом замахала руками.
— Молчите, не говорите. Не нужно, не нужно ничего. Это все кончено. Поезжайте к генералу…
— Выслушайте меня…
— Нет, нет!.. Не сейчас!.. Ради бога! — закричала она, и чувствовалось, что еще минута, и с нею начнется припадок. — Ради бога, поезжайте… уходите…
Светлицын, будучи не в силах сразу уйти, посмотрел в окно, за которым взъерошенные кусты черемухи бились, как в лихорадке, постоял с минуту в нерешительности и, наконец, вышел. На дворе крутилась пыль, забирая с собой солому и пух, где-то истерически кричали куры, скрипел колодезный журавль, шумели деревья в саду. Светлицын посмотрел перед собой рассеянными глазами и вдруг решительно зашагал под навес, где стояла его лошадь. Вскочив в седло и не простившись с Павлом Петровичем, который говорил ему что-то, он бешено погнал по дороге в гору.
Прискакав в завод и бросив лошадь, он побежал в господский дом на половину генерала.
— Дома? — спросил он у сидевшего в передней лакея.
— Дома-с. Из музея сейчас вернулись, завтракать собираются.
