— А что же Аликай?
— Он тоже прожил недолго. По рассказам, значительную часть своих сокровищ он роздал народу. Но вскоре и его постигла божия кара: захворала и умерла его любовница, жена Золина. Схоронив ее под камнем, Аликай поседел в одну ночь и целые сутки лежал на ее могиле, как мертвый, потом распустил шайку, щедро наделил ее деньгами, остальное зарыл, затем поднялся на вершину, бросился вниз и разбился о камни.
— Гм!.. Да, были нравы! — сказал генерал и поднялся с места.
— Да, было да прошло… и слава богу!..
VI
Слегка прихрамывая на левую ногу, генерал вышел из палатки. За ним потянулось все общество.
— Какая прелесть! — сказал он, осматриваясь кругом.
— Да, да!.. прелестно!..
Дамы кокетливо взвизгивали, заглядывая в пропасть, на дне которой белели крупные и мелкие камни и чернела узкая излучина реки.
— Ух, костей не соберешь!.. Ринуться с такой высоты — это ужасно!
— А ночь-то, ночь!.. Ваше превосходительство, посмотрите, от росы луг кажется белым…
— А слышите, как журчит река… она точно лепечет о чем-то…
Горевший неподалеку костер то вспыхивал ярким пламенем, освещая колеблющимся светом деревья и камни, то разливал вокруг себя ровный, багрово зловещий свет. Около него копошились подростки и прислуга, приготовлявшая ужин. На вышке скалы опять хором запели песню, от которой все ожило, и мерцавшая в лунном сиянии даль получила какой-то загадочный смысл.
— Очень, очень мило, — говорил генерал. — Это молодежь поет? Очень, очень мило!..
— У нас иногда составляется большой хор… Сегодня еще не все.
Конюхов, заложив за спину руки, длинный и прямой, как палка, стоял почти у самого обрыва и смотрел вдаль своими бесцветными оловянными глазами.
— Дядя просил передать вам, — обратилась к нему Катя, — что записка готова, остается только переписать.
Конюхов, не меняя позы и все смотря куда-то вдаль, слегка качнул головой в знак того, что он слышит. Это была его обычная манера обращения в разговоре с людьми низшего ранга.
— Завтра или послезавтра перепишут, — прибавила Катя.
— Надо прежде прочесть, что он там написал, — процедил Конюхов сквозь зубы.
— Но дядя хочет подать записку от себя.
Конюхов удивленно приподнял брови, помолчал и, наконец, смотря куда-то вдаль, произнес тем же ровным голосом:
— Старик с ума спятил. Записка должна быть подана от меня. Передайте ему это.
— Пожалуйста, потрудитесь передать ему сами, — сказала Катя сердито и отошла.
Конюхов, не сделав никакого движения, продолжал стоять все в той же позе.
