— Это вы, Иван Петрович?
— Я. Живы ли?
— Как видите.
— Слава богу!.. Там из-за вас переполох. Меня командировали учинить розыск. Что случилось?
— Заблудились.
Иван Петрович засмеялся.
— Я так и знал, — продолжал он, — а все Петька… Мы уж давно там. И ученый генерал пожаловал. Сидит, как сыч, молчит, а наши вокруг него увиваются… Посмотрите, какая ночь!..
— Да, да… собственно, мы чудо как прокатились.
— А это кто с вами? Кленовский, ты?
— Собственной персоной.
— Ты-то как здесь? Я думал, ты давно уже там, на камне.
— Буду и там.
— Где ж ты был?
— На митинге. Петицию мужики подают. Но ты уже, конечно, знаешь об этом.
Светлицын некоторое время молча ехал рядом с тележкой.
— Знаю, — наконец, промолвил он. — Слышал от Конюхова.
— Ага! Ему, стало быть, уже известно?
— Известно.
— Каким образом?
— Не знаю.
— Что же именно известно?
— Да, кажется, все известно.
— Так-с.
Сквозь чащу сосен и елей замелькали огни; высоко, точно повиснув в воздухе, показался ярко горевший костер; послышался издалека серебристый женский смех и веселый говор, потом вдруг грянула песня.
— Наши поют! — закричал Петя и, приподнявшись на козлах, погнал лошадь. Вскрикивая и дрожа от нетерпения, он оглядывался назад и, захлебываясь, говорил:
— Ну, ребята, славно прокатились!.. Ей-богу!.. Отлично!.. Эх, катай-валяй, Ивановна!.. А ведь молодцы мы, ей-богу, право!
Песня звучала очень стройно, но Пете было досадно, что там поют без него, и он все продолжал нахлестывать лошадь.
— Петька! Тише! Голову сломишь, сумасшедший! — кричал ему Кленовский. Но Петя не слушал и гнал, как на пожар.
Вдруг над вершинами темных елей показался Аликаев камень, дикая скала, у подножия которой с мелодическим журчаньем несется по камням горная речка Саранка. Весь облитый лунным светом, он казался призрачным воздушным замком на черном фоне хвойного леса. На вершине его и ниже, на одном из уступов, горели костры, и оттуда-то неслась песня.
Петя круто сдержал лошадь перед темными высокими воротами, за которыми виднелись старинного вида постройки с остроконечными крышами. Ворота отворились, и они въехали во двор, усыпанный мелким песком и обсаженный кругом кустами акации. Здесь стояли экипажи и лошади, ходили какие-то люди.
— Возьмите лошадей, — распорядился Светлицын, после чего все трое вышли за ворота.
Петя совсем потерял голову и метался, как угорелый. Когда песня смолкла, он, поставив руку, закричал что было силы:
— Эй, вы!.. Господа!.. ого-го!..
Вверху на камне заговорили: — Ведь это Петя?.. Он, он… — и чей-то зычный голос крикнул: "ты, Петя?!" так, что эхо в горах повторило раз пять: "Петя… Петя… ты, Петя…"
