Оплошность непростительная — но так уж исключительны оказались обстоятельства мести.
От неожиданности и омерзения Матиас отлип от стены и упал на куст шиповника.
Разумеется, Матиас не проронил ни звука. Иное дело — сам шиповник, который протестующе затрещал. Потом свою лепту в шум внес и рояль, который как раз прятался в зарослях. Распорка, удерживающая крышку в вертикальном положении, естественно, сломалась под весом тренированного убийцы, и рояль захлопнулся с неимоверным грохотом.
На счастье Матиаса, экзальтированная, подслеповатая и глуховатая старая дева Лаура Марофилл, любительница поэзии и птиц, приняла шум и грохот за раскаты грома — грустно мокнущий под дождиком парк вокруг особняка представлялся ей грозовой, ветреной и крайне романтической чащобой в полночь. Пожилая леди продекламировала надтреснутым голосом:
— …Если бы хотя бы сейчас я могла отвлечься от мыслей о тебе! Вся моя жизнь была одна любовью к тебе, о таинственный незнакомец, и известно мне прекрасно, что ты так же мучился вдали от меня!.. И на ум мне приходят сии дивные строки… «О, не для нас, увы, луна, гитара, дева на балконе… Ты — ночь провальная без сна, я пустота в твоих ладонях!»
С этими словами, весьма довольная собой, она захлопнула окно, зевнула, задернула шторы, чтобы часов в одиннадцать ее не разбудил солнечный свет, и отправилась в кровать.
Воистину, никогда не знаешь, на чем проколешься. Вот сегодня его подвела чья-то любовь к высокой поэзии и музыке…
Матиас ломанулся сквозь кусты шиповника прочь от рояля — пока его не поймали, несомненно, разбуженные всем этим телохранители.
Глава 6. Братья Марофиллы
Итак, раз государь не может без ущерба для себя проявлять щедрость так, чтобы ее признали, то не будет ли для него благоразумнее примириться со славой скупого правителя?
Т. Марофилл. «О долге правителя»[1]
— Боюсь, у нас нет другого выхода, — со вздохом произнес граф Томас Марофилл, постучав о стол стопкой аккуратно сложенных счетов. — Нам придется развязать революцию.
— О нет! — простонал его старший брат герцог Рютгер Марофилл, нервно расхаживавший по огромному томасовскому кабинету с тремя окнами и дубовыми панелями. — Ну почему, почему всегда такие крайние меры?!
Он плюхнулся в кресло напротив Томасовского стола и в нервном расстройстве поднес к носу алый цветок со срезанными шипами, который вертел в руках. Цветок назывался маком.
— Я излагаю только факты, — пожал плечами Томас и аккуратно положил стопочку на край стола. — Содержание нашего многочисленного семейства обходится нам в девяносто пять целых шесть десятых процентов ежегодных доходов с лесов, шахт, плантаций сахарной свеклы и отчислений арендаторов. Лишь прибыли с серебряного рудника позволяют как-то держаться на плаву, но главный рудокоп докладывает, что жила постепенно истощается. Ранее мы каждый год откладывали до десяти процентов на обновление фондов, в том числе оружия, до двадцати пяти процентов на закупку новейших магических артефактов и на обучение членов нашего семейства в лучших учебных заведениях Империи, до тридцати процентов на поддерживающие славу семейства безрассудные выходки… Сейчас же оружие понемногу приходит в негодность, особняки ветшают, и наше счастье, что не приходится пока содержать ни одного студента! Но время идет, а дети растут… О славе семейства же попросту начинают забывать: скоро Марофиллов будет не отличить от каких-нибудь захудалых провинциальных князьков. Выходов я лично вижу три: во-первых, урезать ассигнования на содержание…
