— Я не вещь какая-нибудь, чтобы за меня решать, когда мне замуж выходить, папа. Ты просто пьяный. Сам подумай, что ты делаешь!?
— Ну что ты такое говоришь, Деличка. Все уже решено. Парень-то хороший, я бы за плохого не дал согласия, — все повторял отец.
Аделя не могла поверить в происходящее, переводила взгляд с черных замутнённых глаз отца на осоловевшую мачеху, и волна отчаяния и безысходности медленно стала накрывать ее. Перед глазами поплыли, будто отражаясь в кривых зеркалах, темнеющие картинки праздничного стола в угаре, разливающихся рюмок, этих незнакомых ей людей, пьяных отвратительных гримас отца и мачехи, которые желали продать ее, словно скот. Сердце превращалось в черный тяжелый камень.
— Если бы жива была мама, — вдруг прокричала Аделина, — она бы такого не допустила! Что ты делаешь, папа?! Ты сошел с ума!
Отец привстал, желая схватить ее, но она резво рванула из его объятий в сторону выхода, от чего он неуклюже с грохотом свалился с табуретки.
— Домой придешь — убью! — помахала грозная фигура великана с пола.
— Ну что вы так строго! Одумается. Конечно, новость неожиданная, да в ее возрасте все мечтают замуж выйти побыстрее. Вот с подругами посоветуется — сама придет прощения просить. Не беспокойтесь! Мы все понимаем с сыном. Мы подождем.
Мачеха выпила еще одну рюмку, и ее раскрасневшаяся физиономия расплылась в неловкой улыбке:
— Бесстыжая … Своего счастья не понимает, — сказала она.
* * *
Аделя вылетела из подъезда и, сама себя не помня, побежала. Она не чувствовала головы, вместо нее была одна большая пустота, где поселилась ужасающая мысль, о которой девушка боялась даже подумать. Ее ноги убыстряли ход, будто убегали от этой отчаянной мысли, что она люто и страшно, от всей своей маленькой птичьей души ненавидит этих людей, сама даже не подозревая, что способна на такие сильные чувства. Это напугало ее и приводило в сильное отчаяние.
Горькие слезы текли по щекам, обжигая юное лицо, и она спрашивала себя, чем заслужила такие несправедливые испытания. Разве мало ей было этого сиротского существования, этих невзгод, лишений, этого безысходного нищенского положения, этих унижений и грубых оскорблений со стороны взрослых и одноклассников?! Так напоследок ее хотели лишить последнего, что грело ее в те ненастные дни одиночества и тоски по матери, по безвозвратно потерянным счастливым дням в кругу семьи, что робким ростком питало ее тонкую фигуру и нежную душу, — надежду любить и быть любимой.
