К удивлению, Шаблин не стал спорить, лишь усмехнулся и сказал:
— Я тебе, красавица, подарю одну старинную вещь. Кто-то мне преподнес ее, не помню… Обязательно подарю.
На следующий день он принес небольшой сверток, протянул Гале:
— Вот, держи.
Галя развернула:
— Что это?
В ее руках был грубый кусок металла, какой-то примитивный сплав, перелитый в не менее примитивную форму, — выщербленная полая ручка, короткий ствол с наростом на конце.
— Очень похоже по форме на пистолет, — сказал Александр. — Но не пистолет. В стволе даже нет отверстия.
— Правда, похоже… Я видела пистолеты в музее… — Галя с удивлением вертела в руках непонятную штуку.
— Пистолет, но не настоящий, — подсказал Шаблин.
— Не настоящий?.. Для чего же он?
— Какой-нибудь военный фетиш? — предположил Александр.
— Ладно, все равно не угадаете. Это детская игрушка. Когда-то очень распространенная…
Шаблин заглянул Гале в глаза, как он один мог заглядывать — в глубь глаз, на дно их.
И у Гали дрогнули губы.
— Детская?..
— Да, для мальчиков.
— Им разрешали играть в убийство?
Галя положила на стол перед Шаблиным исковерканный детский пистолет.
— Тебе, поклонница старины, почему-то не нравится мой подарок? — спросил Шаблин.
— Нет, не нравится.
— А я — то думал, ты сохранишь для своего сына.
— Возьмите обратно!
Галя подошла к кроватке Игоря. Он гугукал, пуская пузыри.
А где-то в межзвездной пустоте, растянувшись на целый световой месяц, мчались полки радиоволн, несли вперед законсервированную душу Александра Бартеньева, с недавних пор счастливого отца, будущего преуспевающего профессора.
С каждой секундой — триста тысяч километров; далеко позади семья планет, неторопливо плавающих вокруг Солнца… Далеко позади… А стройные полки радиоволн даже не прошли одной десятой пути, их путешествие только еще началось.
Когда оно кончится, сыну Александра Бартеньева, сейчас бессмысленно таращащему глаза на мир, исполнится тридцать четыре года, и, наверно, у него будет свой сын.
Полки радиоволн к звезде Лямбда Стрелы… И стремительно текущая жизнь на маленькой планетке Земля…
Игорь Бартеньев рос. У него была отцовская цепкая память. В четыре года он на лету, походя, схватывал стихи, которые читала мать:
Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке…
В двенадцать лет на конкурсе трудной задачи, устроенном местным клубом юных математиков, он занял первое место.
Увлекался астрономией и шахматами, рисованием и авиаспортом, геометрией и художественной фотографией. Мать беспокоилась: «Недостаточно целеустремлен». Отец при этом думал: «Весь в тебя». Думал, но не говорил вслух: побаивался отповеди. А Шаблин успокаивал: «Растет нормальный человек».
