- Эй, трюмные черти, будьте вы трижды неладны, - ругают кочегаров палубные матросы, - какие черные души коптите в своих адовых топках?
Кочегары в ответ скалят сверкающие на чумазых лицах зубы и отшучиваются:
- А вы бы, палубные ангелы, подбросили нам антрацита.
Кочегарам и самим поганый уголь хуже горькой редьки: чистить топки куда труднее, нежели драить до блеска палубы. Но что поделаешь, когда ничего другого из-за этой проклятой войны нет и не предвидится.
С каким удовольствием Алексей кидал бы в топку и такой уголь, привычно ощущая на лице и на обнаженной груди нестерпимый жар. Как хорошо поработать тяжелой совковой лопатой. А потом, торопливо утерев лицо, припасть запекшимися губами к кружке с холодной водой...
Между тем дым над горизонтом начал рассеиваться и через некоторое время вовсе исчез. Перед глазами Алексея расстилалась все та же мерно раскачивающаяся пустая бугристая серо-зеленая равнина, над которой стелились низко бегущие облака.
Тоскливо продолжал смотреть вдаль Алексей, слабо надеясь, что пароход, может быть, еще покажется. Но время шло, а даль оставалась пустынной.
Перед его мысленным взором проходила привычная корабельная жизнь, которая и сейчас размеренно текла своим чередом в каких-нибудь считанных милях от него. Живо представились металлические трапы, глухо гудящие, когда по ним торопливо топают десятки ног, на судах по трапам степенно ходит только высокое начальство, все остальные почему-то непременно бегают, хотя, казалось бы, все близко, да и торопиться особенно вроде бы некуда.
И все же приятно взбежать - не подняться, а именно взбежать по трапу на жилую палубу, на прогулочную, где так и обдаст свежим влажным дыханием моря.
А как чудесно в кубрике, в столовой, в затишке на полубаке, где всегда собираются свободные от вахты...
- Сколько же времени? - У Алексея входило в привычку разговаривать с самим собой вслух. Спросив, он даже оглянулся, будто кто-то мог ему ответить. Часов у него не было, время приходилось определять приблизительно: должно быть, около четырех.
На всех судах флота в это время собираются к чаю. К чаю полагается белый хлеб с маслом - на столе прямоугольный брус масла, мажь сколько душеньке угодно. Свежий хлеб собственной выпечки, пышный, ноздреватый, душистый, какой и на берегу нечасто встречается. Замечательный хлеб пекли на пароходе. И как же он вкусен с маслом!
И так захотелось к людям, в тепло, быть сытым, делать нужную работу, а не дрогнуть на этом окаянном острове. "Шляпа я, шляпа, - ругал себя Алексей, - поздно заметил проходящее судно, не разжег костер, не дал сигнала, упустил так счастливо подвернувшийся шанс на спасение!"
