— Ты уже всё? Можем идти? — по-дружески ехидно спросил Дитрих.
Готфрид надел шляпу, поднялся на ноги, отряхнул одежду, и мрачно произнёс:
— Я видел призрак Шмидта, пытался бежать, но споткнулся.
Послышавшиеся сзади Дитриха негромкие смешки разозлили его, но друг, вопреки ожиданиям, не стал смеяться.
— Кого?
— Её отца, — Готфрид кивнул на нагое тело на земле, а потом спохватился и сбросил куртку, чтобы, чтобы укрыть, согреть дочь кузнеца.
— А тебе не показалось? — с сомнением спросил Дитрих. — И откуда ты знаешь её отца?
Позади него вновь раздался короткий смешок, и Готфрид бросил туда взгляд полный такой злобы, что всё вдруг смолкло, и даже ведьма перестала всхлипывать.
— Кому там смешно? — прорычал Готфрид озлобленно.
Солдаты разом застыли и сделали каменные лица.
— Нет, это точно был он. Я услышал шорох, бросил факел, а потом начал отступать вот сюда, — Готфрид последовал по своему пути. — Затем запнулся и упал. А призрак исчез. Через минуту и вы подошли.
Дитрих осветил пространство между тремя деревьями, и поднял из травы толстый сук факела с тлеющей на нём промасленной тряпкой. Почесал затылок, сдвинув свою шляпу на лоб.
— Знаешь, когда мы подошли, никого рядом с тобой не было, — сказал он.
Солдаты переглянулись, и один из них, державший ведьму, предложил:
— А может быть, у неё спросим? А ну как она знает, что за колдовство такое?
— Да, небось, знает, — и Дитрих подошёл к ведьме, осветив факелом её заплаканное, испачканное лицо. — Что скажешь, колдунья? Что это за чародейство и зачем наслали его? Хочешь, факелом ткну?
Девушка спрятала глаза и замотала головой, пытаясь отодвинуться и бормоча:
— Не ведаю, я в колдовстве не сведуща, колдовать не умею.
— А ты? — Дитрих чуть не ткнул факелом в лицо Путцеру, но тот промолчал.
— Ничего, на дыбе расскажут, — устало махнул рукой Дитрих. После небольшого веселья с этой фройляйн он словно стал спокойнее и добрее. — Пойдёмте братья из этого места, пока на нас ещё кто-нибудь не напал.
И они пошли вниз по тропе, петляющей между деревьев и серых камней. Дитрих освещал путь, Готфрид нёс на плече спасённую, которую догадался завернуть в свой плащ, а сзади них, тихо переговариваясь, шли солдаты. И в интонациях их разговора, которого Готфрид не мог разобрать, слышалось ехидство и обидные насмешки. Они были уверены, что он решил оприходовать девку в одиночестве, сохранив при этом кажущуюся непорочность. А когда его поймали за развратным делом, то насочинял сказок о колдовстве и призраках, пытаясь выглядеть чище, чем он есть. И ландскнехтам это не понравилось, потому что они понимали, что рядом с ним выглядели просто животными. Им казалось, что он, будучи таким же прелюбодеем, осуждает их, прикрываясь непорочностью и скрывая своё истинное лицо…
