Это его единственный, невероятный шанс.
Так он спасется от смерти, почти неизбежной.
Вдобавок ему обещали должность в тамошнем университете.
Но нет,
Он обязан вернуться на родину
И спасти все, что может быть спасено, – так он сказал.
Курт вернулся в Европу через Роттердам.
Друзья его уговаривали задержаться хоть здесь,
Ведь культурную ассоциацию все равно уже распустили.
Возвращаться в Германию тридцать восьмого – верная гибель.
И Курт, уступив, остался в Голландии.
Снова начал бороться с помощью музыки и искусства,
Повсюду давал концерты,
Но тиски неумолимо сжимались.
Сколько раз он мог бы бежать и спастись,
Однако хотел быть рядом с друзьями,
Служить иллюзорной защитой им всем, таким беззащитным.
Мужество Курта не знало границ.
На фото он выглядит могучим атлетом с пышной шевелюрой.
В сорок втором году его отправили в лагерь Терезин,
Там держали артистов, деятелей культуры и прочих интеллигентов.
Терезин считался образцовым лагерем,
Витриной для делегаций из Красного Креста,
Для посетителей, слепых к тому, что спрятано за витриной.
Для них там ставили спектакли в знак полного благополучия,
А Зингер – тот мог даже играть.
Подняв дирижерскую палочку, он управлял оркестром,
То есть выжившими музыкантами,
Которые в эти недели умолкали один за другим
И умирали, без церемоний.
У Зингера никого не осталось, кроме двух доходяг-скрипачей,
Но он до конца продолжал поддерживать умирающих.
Никто не верил в спасение, кроме него самого.
И вот наступил тот день, когда он погиб от истощения.
Смерть настигла его в январе сорок четвертого года.
Он пал непобежденным.
Но пока на дворе еще был тридцать третий.
Шарлотте уже не верилось, что ненависть может утихнуть:
И дело не в бесноватых вождях, а в целой германской нации, —
Страна подчинилась своре безжалостных палачей.
В апреле они объявили бойкот еврейских товаров,
А потом Шарлотта увидела, как громят еврейские лавки.
Толпы погромщиков злобно скандировали:
Все, кто покупает у грязных евреев, – свиньи!
Трудно представить ужас Шарлотты.
Теперь то и дело вводились новые унизительные законы.
У школьников требовали свидетельства о рождении
Не только отца и матери, но также и их родителей.
Некоторые дети вдруг узнали о своих еврейских корнях,
И от них стали шарахаться, точно от зачумленных:
Это дурная кровь!
Матери запрещали дочкам дружить с одноклассницами-еврейками:
А вдруг еврейство заразно?!
Однако были и несогласные.
Для борьбы с нацистами нужно сплотиться, объявляли они,
Но такое опасно было произносить во весь голос,
