Только когда Гибби перебрался на другой берег пруда, в нём появилось первое, слабое ощущение безопасности. Он оказался на лугу, поросшем вереском, и заросли доходили ему до колена. Гибби стоял на безлюдном холме, и вокруг простирались целые мили надёжного укрытия. Уж здесь — то человек — зверь никак не сможет его поймать! Наверное, это его Донал недавно ему показывал. Тот человек стоял на дальнем холме, в руках у него было ружьё, и Донал рассказывал, что однажды он выстрелил в браконьера и убил его. Гибби не знал, кто такой браконьер. Может, и сам он тоже браконьер, и этот человек собирается его убить? Но ведь он легко увидит его с того берега! Надо сначала перебраться на другую сторону холма и уж тогда можно будет лечь и отдохнуть. Он ляжет прямо в вереск и будет лежать так, пока не наступит ночь. Куда он пойдёт потом, Гибби не знал. Но какая теперь разница? Можно идти, куда глаза глядят. Донал должен пасти своих коров, работники должны ухаживать за лошадями, тётушка Джин — следить за своей кухней, а маленький сэр Гибби волен идти туда, куда ему заблагорассудится. Он снова пойдёт вверх по Дауру, но не сразу, не теперь. Может быть, этот нехороший человек гонится за ним, а Гибби совсем не хотелось, чтобы его застрелили. Ведь когда в человека стреляют, он падает на землю, и потом его кладут в глубокую яму и засыпают землёй. Нет, Гибби совсем этого не хотелось.
Так он беседовал сам с собой, перебираясь на другую сторону холма. Там он выбрал заросли погуще и улёгся в самую середину. Как хорошо, как тепло и уютно было лежать посреди гостеприимного вереска, хотя время от времени мягкие веточки больно задевали кровавые рубцы на его теле. Если бы можно было чем — нибудь их прикрыть! Хотя бы только раны! Гибби видел красную полосу, идущую в обхват тела, и чувствовал, что на спине у него, по — видимому, есть ещё один рубец. Вот теперь, хотя маленький сэр Гибби лишился совсем немногого, у него действительно не было ничего, что можно было бы безболезненно отделить от его собственного тела, — разве что волосы и ногти! У него не было ничего, что он мог бы назвать своим, кроме себя самого. Его единственным имуществом был голод, потому что со вчерашнего полудня во рту у него не было ни крошки. Нет, я оговорился — у Гибби было кое — что ещё. Правда, это имущество тоже вряд ли можно было отделить от него самого: недавно Донал научил его одной балладе о прекрасной леди и её юном паже. Гибби начал повторять её про себя, но, к его жестокому разочарованию, баллада никак не хотела вспоминаться целиком.
