Анатоль Франс сравнивал Рабле с готическим собором, в котором нет недостатка ни в старинных желобах, ни в чудовищах, ни в гротесковых сценах, столь любимых скульпторами Средних веков, – с собором, восхищаясь которым недолго и заблудиться. Думаю, так можно было сказать и о Дюма.
Несравненный Александр Дюма не вошел в каноническое литературоведение, хотя человечество обязано ему вечной признательностью. Но ни целые поколения детей, игравших «в мушкетеров», ни сам блеск его сверкающего, как мушкетерская шпага, пера не помогли ему занять место на литературном олимпе. Здесь можно вспомнить и Гюстава Доре, и того же удивительного иллюстратора Лелуара, и Жюля Верна, и сэра Артура Конан Дойла, и леди Агату Кристи, оставшихся при всей их феерической славе на обочине истории художественной культуры.
Но прийти к большой литературе, не вкусив пьянящей романтики юношеских головокружительных мифов, тоже вряд ли возможно: не встревоженный искристой фантазией Дюма или Жюля Верна разум – способен ли он услышать Достоевского и Томаса Манна?
Нет, Дюма будут читать всегда, без него мир был бы холоднее и прагматичнее, кровь медленнее текла бы в жилах и дети не умели бы мечтать! Есть в его книгах то волшебное, особенное, что дается только в детстве и остается навсегда. Как говорил Маленький принц: «Ну ничего… Дети поймут».
И не только дети.
Осенью 2002 года прах Дюма перенесли в Пантеон. Наверное, многие негодовали: рядом с Жан-Жаком Руссо, Вольтером, Виктором Гюго, Пьером и Мари Кюри – этот претенциозный беллетрист!
Всадники в лазоревых мушкетерских плащах конвоировали катафалк, и странно блестели шитые золотом кресты в свете современных электрических фонарей. Такой же лазоревой, шитой «мушкетерскими» крестами тканью был покрыт гроб, установленный перед ступенями Пантеона во время торжественной церемонии. На покрывале было вышито: «Все за одного, один за всех».
«У Республики есть свобода, равенство и братство, – сказал у ступеней Пантеона президент Франции. – Но у нее есть еще и Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян!»
Как известно, французы не любят соглашаться со своим президентом, протест у них в крови. Но, думаю, здесь произошел тот редкий случай, когда каждый француз согласился с президентом Республики.
Надо все же признаться, что наши переводы Дюма чаще всего посредственны, небрежны или попросту плохи. Отношение к нему сложилось как к писателю второстепенному, привычным стало использование лишь слегка подредактированных переводов XIX века, вымарывание пассажей, несовместимых с советскими взглядами: например, после войны изъяли сцену расправы мушкетеров с мерзавцем, плюнувшим в лицо низложенному Карлу I Английскому («Двадцать лет спустя»).
