– У кого? У Маришки? Ну, ты и выдал… Да она только с одним мальчиком и встречалась за всю жизнь, это ещё в школе было…
Алексу стало ещё больше стыдно за свой мерзкий поступок.
– Так вы дадите телефон? – напомнил он умоляюще. К его разочарованию, повариха решительно покачала головой:
– Нет, не дам. Просто не имею права распоряжаться такой личной информацией. А вдруг дочь мне этого потом не простит? Я же не знаю, как она к тебе относится.
– Что же мне делать? – расстроился Алекс. Нюта задумалась, искренне желая ему помочь.
– Может, мне прямо сейчас позвонить ей и сказать, что ты рядом? – предложила она наконец.
– Не уверен, что она захочет разговаривать, – признался он.
– Ну, тогда выход только один, – вздохнула Нюта. – Оставь мне свой номер, я ей передам. Скажу, что ты раскаиваешься и всё такое. А она уж решит, в свою очередь, стоит с тобой иметь дело или нет.
Надежда на то, что Марина с ним сама свяжется, казалась призрачной, но всё-таки это было лучше, чем совсем ничего. Алекс продиктовал Нюте номер мобильного, однако вид у него при этом был жалкий и расстроенный.
– Не дрейфь, бедолага, – пожалела его Нюта. – Я сделаю всё, что в моих силах. Маришка вспыльчивая, но отходчивая. Думаю, она тебя простит.
– Спасибо вам, – Алекс был ей так признателен, что едва не плакал.
– А сейчас – марш в зал, за стол! – рявкнула Нюта командным тоном. – Там твои друганы всё уже сожрали, наверное… А ты же целый концерт отработал, голодный, небось.
– Спасибо, – ещё раз поблагодарил Алекс и, счастливый и окрылённый, выскочил из кухни.
А я люблю женатого
Ирочка, 26 лет, Санкт-Петербург
Довезя Ирочку до дома, Артём не стал подниматься в квартиру – его ждала законная жена. Распрощались возле машины. Он ласково чмокнул её в нос и, как обычно, пообещал на днях позвонить.
– С наступающим тебя, дитя, – пожелал Артём. – Не скучай тут одна. Скоро увидимся…
Изо всех сил тараща глаза, чтобы не заплакать, Ирочка закивала, как китайский болванчик. В такие моменты она остро как никогда переживала всю унизительность и бесперспективность своего положения. Артём всегда уходил от неё к жене, оставлял Ирочку одну на все праздники, но привыкнуть к этому было невозможно…
Поднявшись домой, первым делом она дала волю слезам. Проревевшись, Ирочка с тоской констатировала, что жизнь продолжается, и поплелась на кухню. Там она поставила чайник и, пока он закипал, включила компьютер. Ей не терпелось запостить какой-нибудь очередной многозначительный статус в контакте, который был бы понятен только ей да Артёму. Нет, она не нарушала границ – никогда не оставляла комментариев на страничке любимого мужчины, не «лайкала» его фотографии, и в собственных записях ни разу не упомянула его по имени, равно как и не выкладывала совместные с ним фотки. Но никто не мог запретить ей отводить душеньку, публикуя слезливые жалостливые стихи о тяжкой доле любовницы или псевдофилософские размышления о том, почему его жене сейчас хуже, чем ей самой. Это, конечно, отдавало дурновкусием, но Ирочка гнала от себя такие мысли – мантра «Живёт с женой, но любит меня!» была для неё спасительной терапией. Правда, зачастую результаты этой терапии резко сводились к нулю: Ирочка не могла избежать соблазна и дотошно отслеживала все совместные фотографии Артёма и его жены, часами исследуя внешность счастливой соперницы. На всех кадрах это была молодая, красивая, ухоженная и уверенная в себе женщина с чудесными огненными волосами, задорной улыбкой и смеющимися глазами. Ирочка с пристрастием рассматривала семейные фото, придумывая то, чего не было и в помине: вот здесь Артём приобнял жену явно холодно, и улыбается дежурно, а вот здесь в его глазах читаются усталость и скука. В своё время Ирочка сама запретила любимому упоминать жену в разговорах, никогда его о ней не расспрашивала, и потому в её воображении сформировалась собственная модель семьи Артёма и Татьяны, в которой супруги оставались вместе только ради дочери, не испытывая друг к другу никаких тёплых чувств. Иногда внутренний голос напоминал ей, что она не знает реальных фактов, живя лишь фантазиями да утешительными иллюзиями, но Ирочка тут же заглушала его.
