-- Это теперь не модно, Сергей Степанович. Прошли те времена. А истопникам, слышал я, лицензию оформлять надо. Без среднего специального образования никак. С моим дипломом худграфа в котельную не оформят, так что - облом, - Корсаков допил пиво и встал, - лучше я буду искусство в массы носить. Подниму пару сотен. Вы бы свистнули нарядам, чтобы не дергали. Мол, на капитана Немчинова человек работает.
-- Свистну, - пообещал Федоров, - а ты приутихни на пару недель. Гляжу я - опять у тебя черная полоса начинается. - Он надел фуражку и зашаркал к выходу со двора.
-- Сергей Семенович, - окликнул его Корсаков, - а к чему это кандалы снятся?
Участковый посмотрел на него глазами битого-перебитого дворового пса и криво улыбнулся.
- К ним, Игорек, и снятся. К родимым.
Глава 4
Корсаков специально пришел пораньше на свое законное место в "кабацком" треугольнике, названном так по аналогии с "бермудским", - между ресторанами "Прага", "Арбатские ворота" и "Русь". Не то, чтобы здесь пропадали корабли и самолеты, но если ты сел здесь со своими картинами, то пропащий ты человек - неудачник, не сумевший ухватить за хвост пресловутую синюю птицу. Конечно, мало кто из выставляющихся на Арбате причислял себя к неудачникам, но это уже зависело от честности перед самим собой.
Он пристроил на подставках картины: две копии Валледжо, полуодетые тетки с мечами верхом на драконах, - для "оживляжа", пару портретов известных личностей, чтобы показать свои способности, и портрет Анюты, который он писал последние двое суток, после набега Александра Александровича, по памяти. Писал, забыв про голод и сон, закончил портрет сегодня ночью и, с утра пораньше пошел на Арбат, чтобы иметь время подремать на стуле до появления первых клиентов. С ним и раньше случалось такое: будто кто-то водил его рукой, заменив все мысли сложившимся в голове сюжетом, требующим перенесения на холст. Закончив портрет, Игорь даже не решился лечь подремать: после двух бессонных ночей мог проспать до вечера, а деньги нужны были, как никогда. Собственно, он не был уверен, что на портрете получилась именно Анюта - почему-то ему было важно изобразить женщину в платье начала девятнадцатого века с обнаженными плечами, с высокой прической и затаившейся в глазах болью. У той Анюты, которую он знал, не могло быть таких глаз: печальных, прощающихся с чем-то бесконечно дорогим, уходящим безвозвратно.
Игорь поднял воротник куртки - утро было пасмурным и день обещал быть хмурым, поглубже надвинул на лицо многострадальный "стетсон" и, закрыв глаза. Откинулся на хлипкую спинку раскладного стула. Постепенно шум улицы отдалился, слился в рокот, похожий на дальний прибой, лишь изредка выделяя из себя отдельные фрагменты: слова прохожих, смех, музыку.
