Но вскоре Тамаринд начала замечать в нем смутное волнение, в котором герцог не признавался даже самому себе. Его лицо иногда сводило судорогой, словно невидимый кукловод дергал его за нервы. Со временем эта особенность стала вызывать страх у всех приближенных герцога. Он походил на старые клавикорды, которое некому починить. Короли и герцоги имеют опасную склонность лишаться разума, ибо редко у кого хватает смелости противостоять их безумию.
— Присаживайся, — сказал он. — У меня чудесные новости.
Тамаринд присела на диван; герцог опустился рядом.
— У тебя чудесные новости, — повторила она с расстановкой, словно проверяя, не ослышалась ли.
Общаясь с братом, Тамаринд ощущала себя укротительницей в клетке со львом — пусть он уступает ей в уме, зато имеет над ней полную власть.
Герцог, казалось, погрузился в мысли. Внезапно его глаза заблестели, словно волна омыла сухую гальку. Потом взор снова потух.
— Я думал, — начал он, — что никогда уже не получу от них ни строчки…
По лицу герцога прошла легкая судорога, как всегда при упоминании королев-близняшек. Сам он говорил о них лишь намеками, стараясь уменьшить боль.
— Но они простили меня…
С этими словами герцог вынул из кармана два письма с одинаковыми печатями и положил себе на колени.
— Их величества, — произнес он благоговейным шепотом.
— Это чудесно, Вокадо!
— Ты никогда не верила, что они простят меня, Тамаринд! — заметил он жестко.
— Конечно, верила, — сказала она со всей убежденностью.
Затем поднялась и осторожно зашла за спинку дивана, чтобы он не видел ее глаз. Аккуратным движением, стараясь унять дрожь в пальцах, она сняла с его головы роскошный парик. Вынула гребень из своих волос и принялась заботливо расчесывать его коротко стриженные темные волосы.
— Что в этих письмах? — спросила она.
— Они хотят, чтобы я нашел этот злосчастный печатный станок, порочащий их доброе имя. И я найду. Я сделаю клавиши для клавесина из костей этого печатника, и они будут играть на нем, когда прибудут, чтобы править со мной Манделионом. Маленькие белые клавиши под их белыми пальчиками.
Герцог обернулся и взглянул в испуганное лицо сестры.
— Я шучу, Тамми, — сказал он и улыбнулся. — Ты как будто совсем не понимаешь моих шуток.
Это было действительно так. Даже Тамаринд, прожившая с братом всю свою жизнь, в последнее время все меньше понимала его.
— Что там еще говорится? — поинтересовалась она.
— Они подсказывают мне, как отличить врагов от друзей, — произнес он размеренно и обернулся. В его взгляде плескалось подозрение. — Почему ты любопытствуешь? Ты что-то задумала, Тамаринд. Когда-нибудь мне придется вскрыть твою голову, чтобы узнать, какие мысли там роятся.
