Ослизлыми, зеленовато-черными лишайниками двигался камень. Оглохли ноги в ходьбе, камень бежал и прыгал в небо.
Палкой бил по камню Ту-юн-шан.
— Скоро!..
— Выйдем в снега, фанза зверолова-охотника в снегах. Отдохнем и льдами близко к берегу.
Тропа под пятой — как пояс. Пропасть под тропой — виснет и глохнет крик. Солнце мелеет на камне.
Машет палкой Ту-юн-шан, торопит.
— Скорее. Мне ждать некогда, скорее!
Развязал воротник кофты. Шляпа обвисла от пота, как собачьи уши. Дышать сыро, тесно. Говорить надо много, иначе камень свиреп — сгложет труса.
— Я самого Шо-Гуанг-Го могу увидеть, — кричит Ту-юн-шан. Здесь у мена на груди амулет Города… Может для меня одного везли амулет, а я сказал: «Мне одному не надо идти… я хочу, чтобы все каули шли, чтобы не надо круглоголовых»… Кто будет самый большой человек в Корее? Кто будет, когда прогонят японцев? Разве старый Хе-ми, который умеет пугать только женщин… Мо-о!..
Камень расступается, разбегается. Камень прячется в снега. Тропа холодеет и с тропы ветер, как зимой.
Кричит Пинь-янь:
— Скорее!..
— Мо-о!.. Бегу, как козел, слышишь рога звенят. Эго я, Ту-юн-шан! Амулет я прицепил на сердце, я ничего не боюсь. Мне умирающий русский так сказал: «Ты, Ту-юн-шан, один каули. Лучше тебя нет». Это правда. У меня в день три лодки с капустой. Капуста у меня длиной с сосну и толстая, как плаха!..
— Скорее!..
Пади раздавлены скалами. Крутизны по скалам — зверь человеку завидует. Сердце у зверя робкое.
Карабкается по тропе Ту-юн-шан. Кустарники в крови от его рук. Лишаи на потной шее. Гудит, падает камень — пропасти… у пропастей вырвали сердце.
— Скорее!..
— Ползу, ползу, Пинь-янь, видишь! Не торопи, может соскочить с моей груди амулет, зачем мне тогда русский? Кто мне поверит, слова мои, как молоко, их все пьют с радостью. Я над тобой смеюсь, Пинь-янь!..
Опять пади. На тропах слизкие орлиные пометы. Орел летит над падью, закрывает небо. Теплое перо у орла. Сильные когти.
— Скорее!..
— Иду, Пинь-янь, иду!
Лес напугался, не идет к снегам. Сосна, как медведь, ничего не боится. Одна подступает…
Медведь ничего не боится. Лежит на тропе, пыхтит. Ту-юн-шан молод. Язык у него легкий. Вышел на тропу, сказал:
— Отец. Стрелять мы тебя не будем, нет у нас ни пороха, ни ружей. Ты всех сильнее, ты всех ласковее, отец — пропусти. Я сын Хе-ми, старика святого, его ты пугай, а меня зачем…
До заката лежал на тропе медведь, а потом хрюкнул и вернулся в скалы. От медведя на тропе кусочек шерсти. Всунул шерсть в ухо Ту-юн-шан.
