, позже из плюша или просто в виде проекции на экране, подложенный и предъявленный миру вместо камня, которым и из-за которого они убивают друг друга, стреляют, закалывают и потом взрывают, а потом спасаются с помощью мишки-робота, нет, они этого не стоят, их спасать не будут, хотя они герои, но все же, кто угодно, пантера, по мне, так что пантера, что медведь, все хороши, пантера тоже хороша, пусть и опаснее, скажем так, любое существо ценно. Но предметы ценнее. Вещи ценнее. Все, что является вещью, ценно. Понятно? Даже если человеку сначала придется это произвести: Вещь ценна. Одна ценнее всех других, может быть, только люди равны или, по крайней мере, хотят быть таковыми. В любом случае, им все равно, если это не так. Им все равно никогда не стать такими разными, как вещи. Так что иначе, но точно так же: потребительная стоимость вещи возникает из того отношения, которое вещь имеет к человеку, он просто есть (что есть, то есть), никто у него эту вещь не оспаривает, а кому-то она может быть более дорога, хотя ее ценность возникает только в процессе обмена, то есть в процессе пора-на-сцену и следовательно стало-стоить-больше, чем трусы в гардеробе или я не знаю что, чем прискакать и спасти деву, чем убить дракона, убить великана, убить вепря, или что они там хотят убить, только тогда возникает цена, настоящая цена, за которую они готовы раскроить друг другу черепа, цена, за которую все мы умрем, хотя нет, сначала нам придется за всех заплатить, и тогда мы будем спасены от вещи, от машины, от робота в виде мишки. Так все и кончится. Я не согласна с твоими действиями, отец, что вместо меня ты хочешь кого-то еще, кто и должен это сделать, пока его самого не сделают, кто сам должен отнести себя на рынок, что вообще невозможно, кто должен стать моим защитником, что вообще невозможно, хотя слепая воля его утвердилась в нем, словно охотник в укрытии, в неприятии. И если все это вполне смогла бы и машина, может быть, ее суставы сами смогли бы себя смазать? Где приличия? Он смотрит сверху и прикрывает глаза. Приличное расстояние, с которого на нее смотрят и на госпожу Вальтрауту, которая привела к нам несколько хороших клиентов и сама является хорошей клиенткой, спорим, что вы уже забыли о ней, но я этого не допущу! в нашем шоу так не положено, вот ведь она, прыгает в бассейн, задание на выносливость, но главное вот что! чтобы еще лучше разглядеть ее тело под одеждой или с какой-то еще целью, которую мне разглядеть не дано, не то что платье этой женщины, когда она промокла до нитки, но которую знает герой, иначе он не стал бы возлагать на эту женщину подобных наказаний. Герой увидит то, что он и так уже видит. Но то, что он видит, должно принести жертву, ему. Иисус все равно все видит, но нам приходится напрягаться, чтобы он увидел, что он и так видит и всегда будет видеть. А над другими герой, Иисус, представитель Иисуса, нет, не папа, он все равно для этого слишком стар, так же стар, как и некоторые жертвы розовой пантеры, вообще маловероятно, чтобы они еще смогли дать потомство, мы лучше убьем тех, еще других, новых других, и снова новых других, которые тоже другие, как следует из их имени, кто мог бы дать потомство, кто еще мог бы дать потомство, кто еще способен на потомство, их следует исключить, выключить, у нас было много возможностей убивать, но все жертвы были слишком старыми, и над всеми был бы Иисус Христос, герой, надо всем этим он станет, уже не понимаю даже, кем именно, а может, и какой-то другой герой, назначит новое наказание. Только вот наказывать самого себя, на это он никогда не пойдет. Он хочет, чтобы ему молились. Он добьется того, что кто-нибудь кастрирует себя перед камерой или еще как-нибудь покалечит. Но наказать самого себя, этого он никогда делать не будет. Он будет снова и снова выступать, что бы ни было, это будет не с ним, он, разумеется, сделает это с другими. И это будет вполне нормально. Все будет нормально. Мужчина будет в точности соответствовать мечтаниям госпожи Вальтрауты, а потому и всем остальным, и станет ее героем. Наступит конец света, герой уже радуется этому, так что он должен наступить. И я тоже наконец-то получу своего героя. Его не будет интересовать пожар в доме на колесах, а позже и в квартире, он этого вовсе и не заметит, он просто через это перешагнет. Кто-то точно кастрирует себя на камеру, я так и вижу. Он сделает это сам. Ему не нужен будет ни убийца, ни помощник, ни ассистентка, ни какой-нибудь искусственный манипулятор. Он может даже представить себе потерю члена, но я не могу представить себе потерю ничто, того ничто, что я имею и коим сама являюсь. И ничто наступит, точно так, как я говорю, отец: ничто, если ему нельзя будет выйти на сцену, если ему ничего больше будет нельзя, если ему нельзя будет возвыситься, выйти на передний план, даже самострадалец, я имею в виду кастрат, тот, кто заберет собственный член, чтобы он больше не мог плодить потомство, иначе его убьют, еще раз и медленно (он берет собственный член, чтобы он больше не мог плодить потомство и чтобы поэтому его можно было убить, ну это ясно), когда этот самоувечный от собственного члена в конце концов не смог выйти на сцену, хотя он так старался и даже проскакал пару ступеней до сцены совершенно без посторонней помощи и сделал свое великолепное предложение, если ему не будет этого позволено, тогда я даже не знаю, что случится. Унижения, которое при этом возникло, никто бы не вынес. Этому человеку нельзя расчленять себя на сцене на составные части, хотя он сделал бы это сам, хотя он у всех у нас на глазах сделал бы нечто невообразимое, что я единственная могу себе представить! Все, что вообще предстоит, и предстательная железа, конечно, тоже, должно быть отброшено, он это отбросит, и при этом ему нельзя подняться на сцену и ускакать вместе с ней, потому что ему подарят ее за его отважное сопротивление, да и что после этого с ней еще делать? Ему можно будет забрать ее домой, сцену, потому как то, что он сделал бы, уже никто не смог бы переплюнуть. Мне же больше терять нечего, отец. Парни делают нечто, с чем нельзя согласиться. Им говорят, и они тут же делают. Вот только что. Мне не говорят даже этого. У меня нет роли, так что я думаю, у меня нет такой роли, и мне нельзя принять участие, и меня грабят, но я даже не знаю, что у меня украли. Только, что ты уйдешь, отец, это я знаю. И что мне нужно тебя забыть, предельная кастрация, отец, забыть тебя, быть втянутой в ничто, коим сама и являешься. Я ничего, я ничто. Я знаю. Лошадь ты мне подарил, но мне приходится ей делиться, с моими сестрами. Что, у них у всех уже есть свои собственные? И они уже копят на тот классный мишкоагрегат? Очень мило, конечно, с твоей стороны, папа. Они еще боятся тебя, не выступают против. Еще бы, ты ведь каждой подарил по лошади. У нас уже целое стойло, каждая же хотела свою собственную и в итоге каждая получила, спаси лошадь! эм, нет, верни залог, который тебе дал наш гость! это все, о чем мы, девушки, должны заботиться. Но в будущем это будет только спорт. Лошадь это еще не все, что будет меня ждать, за огнем. Там ждет еще кое-кто, или он скоро придет сам. Ничего удивительного, что каждая девушка хочет научиться ездить верхом, едва начинает ходить. Я хочу больше, я хочу больше спорта! Я хочу еще больше, но становлюсь все меньше. Но то, чего я лишилась, мне заменит герой, ты мне обещал, папа! Ты обещал мне, что он придет, герой, что бы я себе при этом ни представляла. Хорошо. Я поняла насчет огня, пройти через него сможет только один. На то он и нужен, этот огонь. К тому же это была моя собственная идея, а идеи у меня неплохие, отец. Хотя что-то типа этого робота не пришло бы в голову даже мне, хороший, он взлетает по лестнице, как пантера, но не убивает, а спасает. Он спасает по одному человеку. Один прошел. На него будут охотиться годами, ведь немцы так это любят, это их самое любимое хобби, но он прорвется, единственный. Он будет отбракован еще до того, как будет избран. Он не будет в этом заинтересован. Он будет одним из многих. И даже бедный гном, о котором мы уже и не говорим, потому что гнома заменить куда легче, чем героя или санитарку-носильщицу героев, трупоноску героев, гном просто окаменеет, лопнет от ярости, он так долго учился кузнечному мастерству, и тут его отстранили, потому что только герой кует меч. Отец: Герои ведут свой род от тебя, ты можешь делать с ними все, что захочешь, на сцене или внизу, анонимно и в толпе. Созданный из мозга земли, ты можешь делать все, отец, даже герой, ведь и он происходит от тебя. Ты можешь все. Да, твое дыхание тоже от тебя, твоя сперма: тоже от тебя, твой дух, твоя храбрость тоже от тебя. Все от тебя. Ты выдыхаешь столько, что герой не может все это вдохнуть. У тебя всего один глаз, отец, но он светит, без всяких прожекторов и камер. Другой глаз на небесах. Кого это интересует. Гномы окаменели, великанов удалось обуздать постоянной завистью, теперь их называют людьми, если они вообще еще живы. Я все это понимаю, папа. И все-таки: Меня отнимут у самой себя, как семя, по крайней мере, не у самой себя, меня лишат моей собственности, сокровище, оно и на меня повлияет благотворно. Я увижу героя как свет и сама стану светом, к сожалению, очень тусклым. Я преклоню колени у собственной неудачи. Для меня все это будет скорее не к добру. Влияние, отрицательное. На других еще больше, но на меня особенно сильное. Мое сокровище плохо на меня влияет. При взгляде на женщин еще не думаешь об этом, но когда используешь их, они часто впадают в смущение. Они попадают в тиски кредитов и все же хотят быть щедрыми. Мать, что она говорит? Мать-земля, что она на это скажет? Она тоже должна вставить словечко! Могу представить себе, что ей только по душе придется, если бродить по ней будет одной меньше, тем более что теперь появились еще и роботы в нагрузку, следующее поколение, одно из свойств которого заключается в том, что будут все новые и новые их поколения, и появляться они будут все с меньшими промежутками, чем это когда-либо могло бы получиться у матери, при этом появление людей за этим никогда не следовало. Мать-земля, что она скажет? Кто-то бросит пару горстей через плечо, но поднять всю землю, этого он не сможет, слишком тяжело, этого не сможет даже мишка. Одной удастся убежать от нее, даже если она ее дитя. Синдромом empty-nest она страдать не будет, земля никогда не будет страдать, даже если она часто так говорит, она никогда не будет страдать, она не выносит нас, детей, но страданий ей переносить не придется; у нее же есть три эти домоседки с их нитью, с их золотой нитью, повсюду золото, я вообще вижу только золото, скажи, папа, я что, свихнулась, просто так отказаться от всего этого золота? Повсюду только золото, и оно никому не принадлежит, и все же каждый считает его своим. Странная материя. Созданная не матушкой-землей. Или все-таки ею? Изъятая из матушки-земли, родило ее лоно, как и ее детей? Детей земли? Золото, что изменило свою форму, теперь из него выковали кольцо, странно, давайте-ка посчитаем, сколько было потрачено на его переработку! Рассчитать это можно абсолютно точно. Пусть гномы
