— Значит, палец у тебя больше не болит, — заметила Рут.
— Да, — ответил он. — Похоже, все прошло.
И она снова стала мечтать о соблазнах большого мира. Но она не поедет зимой, лучше подождать до весны.
А в журнале она прочитала о вдовцах в расцвете лет, которые жаждут познакомиться с молоденькими девушками.
И к Пасхе Рут уложила чемодан, пока она лечила отцов мизинец, кстати, сшила себе ситцевое полосатое бело-голубое платье.
Но в ее последний вечер дома, когда она мыла посуду, прибиралась, сидела и смотрела в окно, у Сигнара вступило в спину, он едва дотащился до кровати. Болело под лопаткой, он не мог шевельнуть ни головой, ни руками и стонал при каждом вздохе, не в силах удержаться. Рут сказала: «Это просто прострел», а он выдохнул: «Конец мне», а дрозд ругнулся: «Какого черта!»
Но она дождалась утра, и только тогда распаковала чемодан и снесла его на чердак.
Прошли лето и осень, он лежал в постели, дремал, стонал, а она подноси ла ему горшок и ведро, кормила утром и вечером, потому что он не мог ни держать ложку, ни оторвать голову от подушки; иногда она выходила на крыльцо, тут не слышны были его скулеж и стенания, и смотрела на горный хребет на горизонте; она смотрела на вершины гор, за горизонт, где мир раскрывался широко. Салака и дети двоюродных братьев, фарфоровый завод и вдовцы.
Он заставлял ее раз за разом читать ему вслух «Горестную историю Иерусалима» (в кратком изложении).
А в журнале было написано, что в Америку можно уехать за сто шестьдесят крон.
На тринадцатый день Нового года выборный Совета по призрению бедных зашел узнать, как у них дела.
И Сигнар в запальчивости забыл про спину, скатился с кровати и крикнул:
— Мы ни в чем не нуждаемся, так и знай!
Тогда Рут сказала:
— Ну вот и прошла твоя спина.
А он ответил:
— Похоже, прошла, а мы и не заметили.
Она уезжала той же весной, на другой день после Троицы, один сосед брал ее с собой до Острэска.
В тот день Сигнар проснулся и попросил:
— Мы можем еще полежать, пока не рассвело.
— Светлее, чем теперь, не будет, — сказала Рут.
— Еще темная ночь, — настаивал он.
— Солнце стоит на четыре фута над Змеиной горой, — сказала она.
— Я никакого солнца не вижу.
— Значит, ты ослеп за ночь, — сказала Рут.
— Да, — согласился Сигнар. — Ослеп. Только этого не хватало.
Слепой, он не мог обойтись без нее, Рут была вынуждена остаться дома и быть светом его очей.
Она сидела с ним и читала ему «Рассказ о страстях Христовых» (выдержки из писаний евангелистов) и умащивала глазницы ворванью и скипидаром.
