На улице, когда усаживались в красиво запаркованный перед самым офисом «Бергбаутекник» «фольк» Запотоцкого, зазеркальный Леня внезапно вполне по-человечески фукнул жирными губами и, показав кривые коричневые зубы, сказал:
– А что… врага побили с помощью его же оружья.
– В каком смысле? – не понял Валенок, заводя машину.
– Ну как же, – Шейнис скосил свой крупный, коровий глаз, в котором уже прыгало искрой знакомое бесконечное, лишенное всякого оттенка сочувствия или симпатии неуважение, то самое, с каким лишь полчаса назад даже не поглядывал, а просто воспринимал системщик компании «Старнет» местного гения с именем Герман. – Панцерваген-то, Игорь Ярославович, «нахтигаль». Ведь верно? А дивизия – «Мертвая голова»…
* * *
Дочь позвонила в самый неподходящий момент, как раз когда вертелись на «фольке» в узких проулках Дальних гор. И где-то в этом месиве безобразных у– и т-образных пересечений асфальта с гравийными отводками, а чаще всего просто укатанными земляными колеями, из-за высокого штакетника на то, что называлось улицей Толстого, внезапно выступила белая собака. Большая, грузная, как пьяная от свежесваренного молока корова, она, покачиваясь, сползла с бугра и тупо, мелко потряхивая крупным рылом, двинулась на другую сторону. Тронулась, как по полю, безразличная к тому, что на дороге, справа, слева или спереди. Больная, беременная или же просто без мозгов? Чужая машина и расстояние с гулькин нос не оставляли ни секунды на праздные загадки. Большое счастье, что встречка была свободной. И тут, не раньше и не позже, в накладном кармане куртки очнулся телефон.
Пищала резина, крутился горизонт, а «нокия» спокойно травила свой фирменный вальсок. Как еще один полномочный представитель мира жвачных и самодостаточных, пара тупой скотине на дороге. Удобный радионаушник был забыт в бардачке собственной машины. Может быть, и к лучшему, потому что, когда все обошлось и Игорь смог ответить, выловив предварительно двумя пальцами трубку во внутреннем кармане куртки, дочь ему сказала всего два слова:
– Мама опять…
С самого начала недели все признаки того, что это надвигается и неизбежно опять накроет Алку, из смутных, неопределенных делались все более и более явными. Игорь уже давно до мелочей знал это пограничье с его непредсказуемыми переходами от недовольства всем и всеми к жажде сочувствия, слезливой, бабской, алогичной жалости к самой себе. Внезапные приливы и отливы, метанье, переходы между створоженностью и стервозностью. Дни превращенья Алки в чужую женщину. И затем взрыв…
