– Вот суки…
– Да, такие дела… Ну а ты? Ты-то чего здесь, спрашиваю?!
– Говорю же – нечего мне тебе рассказывать…
– А ну-ка пошли ко мне!
И мы заходим к Кало. Садимся в гостиной. Включаем покрытую пылью приставку, берем в руки джойстики.
– Готовь очко!
Здесь все, как и много лет назад. Только зеркальца на окне больше нет.
– Почему бы тебе не продать эту квартиру?
– Не знаю… Дом все-таки…
– Странно слышать это от цыганья… Как Москва?
– Москва ничего. Стоит.
– Ты надолго сюда?
– Нет, всего на два дня приезжал. Утром обратно. Ты-то расскажешь наконец, что у тебя? Я в прошлый приезд встретил твою маму, она говорила, что у тебя семья.
– Была.
– Что случилось?
– Так, не важно. Разошлись. С другой зажопила меня…
– Вот кобель! Молодец!
– И не говори…
– Ну а с работой что?
– Нет у меня никакой работы, Кало…
Кало жмет на паузу. Останавливает игру. Смотрит на меня.
– Мама твоя говорила, что ты в газете спортивной работал, это правда?
– Да.
– А чего не звонил мне никогда?
– А ты чего, звонил?
– Есть у меня работа для тебя, если хочешь. Поедешь со мной в Москву?
– А что за работа?
– Нормальная работа, интересная.
– Да у меня даже паспорта нет!
– Паспорт сделаем, паспорт ерунда! – говорит Кало и включает погромче музыку:
В девяносто первом, когда Союз растаял,
Взрослые дяди делили страну, часто стреляя,
А нам досталась свобода, паленая водка,
Джинсы-варенки и музыка в китайских колонках.
пауза
Дождь не выдыхается. Словно профессиональный марафонец, он идет в одном темпе. На улице больше нет даже фотографирующихся японцев. Время от времени с включенными проблесковыми маячками пролетают способные заворожить любого ребенка машины скорой помощи. Машины яркие, новых, неестественных цветов. Лугано готовится к затоплению. Через большое (во всю стену) панорамное окно я вижу первые красные шланги насосов, которые откачивают воду. Люди в салатовых костюмах сооружают укрепления. Я понимаю, что сегодня будет великий концерт!
пауза
В заключение я намереваюсь рассказать о судьбе еще одного человека. Мне бы хотелось поведать о прокуроре, результатом самозабвенной работы которого стал расстрел более чем двухсот тысяч осужденных. Безусловно, государство не могло не отметить труд гражданина, который в одиночку смог раскрыть преступную группу такого масштаба. Уже через день после приведения в исполнение последнего приговора прокурор был представлен к одной из высших государственных наград. Волей Императора орден был приколот незамедлительно, минуя всяческие формальности. За наградой последовали повышение по службе, государственные премии и, в соответствии с новым законом (автором которого по чистой случайности был старший брат прокурора), право обладания всей недвижимостью и финансами осужденных. Так в один день обычный прокурор стал главным мультимиллиардером империи.
