.
Во время долгого перелета на родину Марти Питерсон мучилась оставшимися без ответа вопросами. Она не понимала, почему случился провал. Ее маршруты к местам закладок были длинными, тщательно спланированными, слежки за собой она никогда не видела, и все-таки они оказались в засаде на мосту. Но, даже схватив ее, они еще не знали, что она из ЦРУ; она два года ускользала от них. Как же они выяснили точное время и место закладки? Это ее промах? Была слежка, которой она не заметила? Или утечка при передаче информации? Ошибка Огородника? Или что-то хуже?{56}
Питерсон вылетала из Москвы поспешно, в той одежде, которая была на ней вечером, во время задержания. В Вашингтоне она купила новое платье. В понедельник, 18 июля, менее чем через 72 часа после московского провала, она поднялась по ступенькам к главному входу штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли. На новой фотографии для пропуска, снятой тем утром, она немного неуверенно улыбается, но взгляд у нее ясный и живой. Во время расследования звучали те же вопросы, что она сама задавала себе: о встречах, которые пропустил Огородник, о появлении менее качественных фотографий, о необъяснимых событиях в парке и о женщине с “конским хвостом”. В коридоре она встретила Фултона, своего наставника, — впервые с тех пор, как он уехал из московской резидентуры. Они обнялись, пытаясь справиться со слезами; у них не хватало слов, чтобы выразить печаль, которую оба чувствовали.
Затем Питерсон поднялась на седьмой этаж, где находился большой кабинет адмирала Стэнсфилда Тернера, нового директора ЦРУ. Он был назначен четыре месяца назад и пока осваивался на новой работе. На публике Тернер демонстрировал напор, но в личном общении был приветлив и сдержан. Он сел в конце длинного стола для переговоров, отпустил сотрудника, который привел Питерсон, и жестом пригласил ее сесть в кресло справа от него. После того как она рассказала обо всем случившемся, Тернер пригласил ее пойти с ним завтра на утренний доклад к президенту Джимми Картеру. У нее будет девять-десять минут для ее сообщения.
Во вторник они вошли в Овальный кабинет[6]. Питерсон положила на журнальный столик перед Картером копию куска асфальта, в котором находились секретные материалы для Огородника, и рисунки места закладки, сделанные ЦРУ, чтобы проиллюстрировать свой рассказ. Президент слушал с огромным вниманием. В какой-то момент в беседу вступил советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский; он добавил несколько деталей, вроде имени агента (Огородник) и названия железнодорожного моста, где задержали Питерсон. Бжезинский, чей отец был польским аристократом и дипломатом в антикоммунистическом правительстве Польши перед Второй мировой войной, посвятил свою академическую карьеру изучению упадка советского коммунизма. Он, вероятно, больше других в этой комнате понимал, как ценен и необычен был этот шпион. “Я восхищаюсь вашим мужеством”, — сказал Бжезинский Питерсон на прощание. Десять минут растянулись больше чем на двадцать. Питерсон вышла из Овального кабинета одна, и ей пришлось попросить секретаря Белого дома помочь найти выход на улицу. В тот же день Тернер прислал ей неформальную, написанную от руки записку с благодарностью: “Вы единственный человек, кто встретился лицом к лицу с КГБ и с президентом США, и все это — за три дня, — писал он. — Я восхищаюсь и поздравляю вас”.
