Словом, молчаливый парень сказал девушке, что он введет ее в компанию, которая в то время, как ни смотри, казалась им очень престижной; произошло это в тот момент, когда все остальные уже совсем захорошели и вовсю охмуряли даже не самых красивых девиц, а те и не думали их отшивать, хотя парни уже провоняли от пота, да и морды у них выглядели довольно перекошенными; девушке нашей эти слова молчаливого кавалера очень понравились, да и ей тоже был нужен кто-то на ночь. Собственно, пропуском в ту престижную компанию послужила скорее красота нашей девушки, чем таланты ее молчаливого ухажера, но он этого тогда еще не знал. В конечном счете и девушка не успела этого осознать, потому что, едва они стали осваиваться в этой компании, наш молчун почувствовал странную боль в затылке, а потом и во лбу. И в скором времени на медосмотре выяснилось, что врачи просто не могут понять, как это наш молчун не заметил растущую опухоль, которая уже достигла величины куриного яйца, и как это она, опухоль, находясь в замкнутой системе, которую представляет собой черепная коробка со всем содержимым, не вызвала жутких болей. Вызвала, сказал врачам наш молчун, да видно, поздно. Ерунда, вырежем, все будет оʼкей, сказал врач, мысленно уже звякая изготовленными из особого металла скальпелями и маленькими пилками, каких не бывает на кухне даже у самой хорошей хозяйки, а как бы здорово было таким инструментом резать мясо на бефстроганов. Недаром нашему врачу часто приходило в голову, а не отнести ли пару таких штук жене, только он боялся, что найдут их у него на проходной, и как тогда будешь объяснять: дескать, случайно в кармане забыл, извиняюсь. Если на дежурстве, бывает, уйдет бутылка-другая виски и если сестрички помогают тебе скоротать ночь, это еще простительно, но кража — это кража. Преступление.
Вырежете? — переспросил наш молчун — и вдруг схватился за голову. К счастью, потому что именно в этот момент его пронзила совершенно дикая боль, она и уберегла его от душевного краха, который был бы неминуем, когда он узнал о своей болезни и предстоящей операции. Он просто не успел сосредоточиться на мысли о том, как это его угораздило попасть в такую историю: сейчас он мечтал только о том, чтобы утихла боль, и готов был отдать не только опухоль, но и голову, если бы это помогло. Да, сказал хирург: он был в больнице специалистом по головам, хотя, если так складывалось, не падал в обморок и перед операцией на бедре, — да, вырежем, — и глаза у него блеснули, словно в них отразилось холодное сияние тех замечательных скальпелей, о которых он как раз думал.
