В тот день я впервые встретила тебя, мой Падишах, и была пленена синевой твоих глаз. Ты был так прекрасен. Моей радости не было предела, когда меня позвали на хальвет. Тогда, в ту ночь, нашу первую ночь, я познала любовь. В ту ночь я закрыла за собой Врата Рая тогда ещё шехзаде Сулеймана, в роковую ночь четверга, когда расцвела роза нашей любви…»
— А сейчас, Падишах сердца моего, ты сидишь подле моего ложе, и держишь мою руку… В очередную ночь четверга… — голос Весенней Розы ослаб, а на глаза накатила пелена слёз. Отчего-то хотелось просто поплакать и излить душу.
— Ну же, моя Махидевран, не плачь. Ты скоро поправишься! — Султан с нежностью смотрит на бледное лицо Хасеки Султан, стирая слёзы с её щёк. Он и сам лелеет надежду, что она поправится, восстановит силы и вновь станет той прекрасной Султаной, что была подле столько лет, незримо поддерживая его и молясь Аллаху за его здоровье и благополучие в походах.
— Я так и не смогла окончательно затворить Врата твоего Рая, мой Сулейман. Сейчас, когда Фюлане и Гюльфем больше нет… Даже сейчас я не единственная Госпожа твоего сердца, и от этого мне больно. Я понимаю, что это однажды должно было произойти. На смену Фюлане пришла Гюльфем, на смену которой пришла я… Хюррем хатун — очередная драгоценная женщина, да? Я не обижаюсь на тебя, просто пообещай, что не забудешь меня даже тогда, когда она, несомненно, родит твоего сына… — медленно, растягивая слова, произносит Махидевран Султан, проваливаясь в царство Морфея.
Уснув, изнеможенная Султана так и не услышала тихое «Обещаю» Повелителя, но не смотря на это, на её душе стало спокойней.
Когда становится легче, когда укрепляется власть
Гарем, как и всегда, шумел. Наложницы, выбранные для Повелителя и прошедшие обучение, вели беседы, казалось, обо всём на свете. Рассказы об их вольном прошлом, тёплые воспоминания и о семье — это всё, что они имели на память о своей свободе. Красавицы, то и дело, посмеиваясь, говорили о своих мечтах — свободе или вознесению в Султанши. Они могли лишь мечтать, ведь Падишах уже которую неделю предпочитает проводить время с любимой фавориткой или Султаншей, но не с наложницами.
Одна из них, бывшая в прошлом, наверное, принцессой, улыбаясь, говорила о том, насколько бесполезны женщины, что стоят подле Султанского трона. Её славянка ранее не видела во дворце, и на законных основательствах могла посчитать, что та, скорее всего, прибыла недавно. Её бледную кожу, казалось, не касались лучи Солнца, а длинные тёмные волосы блестели, показывая своё хорошее состояние. Даже в её карих глазах, что напоминали опалую листву поздней осенью, было что-то, напоминающее отблески уже утраченной воли, но не погасшей надежды. Даже простенькая, как и любой другой обычной наложницы, одежда, состоящая из бежевой блузы и коричневого платья без рукавов, не мешала ей чувствовать себя аристократкой, и вести себя подобно избалованной девице. Рабыни, что сидели рядом, все как одна были облачены точь в точь в такие же платья, и, казалось, более этому смущены не были — привыкли, понимая, что это и есть их удел — нынешний, а, возможно, и вечный.
