5 октября 1893 г.
Дорогая Клара!
Ты упрекаешь меня, что я вот уже больше недели не пишу тебе про заседания, и спрашиваешь, где бываю, что делаю: уж не за старые ли грешки принялся, раз не хожу в палату?
Ну, чем же я виноват, душечка, если обсуждение запросов на такой поздний срок назначили — на сегодня? А чтобы господа депутаты не расползлись тем временем кто куда, хитрый Банфи вот что придумал: распределил материал для обсуждения поэкономнее — по четверть часика на каждый день.
Так что с письмами у меня ничего не вышло: я в парламент уже после спуска или еще до поднятия флага попадал — на заседаниях даже и не присутствовал. Зато у Банфи, по крайней мере, со мной, прекрасно все вышло: пришлось остаться, мужественно сопротивляясь твоим телеграфным призывам. Прости, милочка, но что поделаешь: долг…
Как я время убивал? Да наблюдал за соблюдением (сколько раз тебе повторять, что я член комиссии по наблюдению за соблюдением парламентских форм ведения протоколов!). Наблюдал — и ждал. Господи, мы ведь только и делаем, что ждем. Векерле в Пеште — ждем, когда он в Вену поедет; Векерле в Вене — ждем, когда и с чем домой вернется. Ждем да ждем — так оно, время, и проходит. Я и карты уже забросил — все жду только. Жду, когда придворные штаты утвердят; когда золотой форинт введут; жду начала следующего квартала, наконец. Но больше всего — когда наш антиклерикальный законопроект из Вены вернется *.
Ты говоришь, шурин Муки интересуется, что я думаю на этот счет?
Я думаю, он вернется, наш проект, король его одобрит. Но не ручаюсь, что и тут не повторится история с моим черным сюртуком, на котором ты нашла длинный волос, помнишь?
Ты тогда шум подняла: мол, это волос женский, а я тебе объяснял: раз он длинный, значит, только с головы Отто Германа мог взяться.
Так вот, Клари, боюсь, что и наш законопроект с чужим волосом вернется, — и, уж конечно, это будет волос Васари *.
Но это вопрос будущего, а пока палату королевские ответы занимают.
Народу собралось видимо-невидимо, даже Саболч Сунёг явился. В кулуарах в перерыв яблоку негде было упасть. Толпа гомонила, волновалась. Тут я первый раз нашего общего военного министра увидел, Кригхаммера: * бряцая шпорами, прошел он к министрам в кабинет, представиться и засвидетельствовать почтение.
Это плотный, добродушный, очень живой господин, только ножки тонковаты. Непонятно, как он на таких ножках умудряется ежегодно столько миллионов из казны уносить.
