Всегда, когда я вижу известную картину художника Николая Ярошенко «Всюду жизнь!» (1888), мне вспоминается наша поездка в телячьих вагонах. На дореволюционной картине изображён товарный вагон на железнодорожной станции. Через зарешеченное окно люди смотрят на перрон, где гуляют голуби, а я вновь вижу наш арестантский вагон с той лишь разницей, что во времена Ярошенко заключённые могли свободно смотреть на мир через широкое окно (пусть даже и сквозь решётку) и дышать свежим воздухом. У нас не было и этого удовольствия.
В царское время всех заключённых, даже каторжников и убийц, обязательно кормили «на этапе» из казны. Мы же и этого были лишены. Нас везли на какое-то «политическое исправление», а питаться мы должны были за свой счёт. Никакая другая власть, кроме большевиков, не придумала ничего подобного.
Теперь, и уже надолго, нашим начальством стал комендант в форме сотрудника ОГПУ. В народе существовала своя расшифровка этой зловещей организации: «О, господи, помоги убежать!», а если читать в обратную сторону, то «Убежишь – поймают, голову оторвут». Коменданту было придано несколько сотрудников в форме рядовых ОГПУ. Мы их называли стрелками. Все они были при оружии и очень этим гордились. Любая отлучка за пределы лагеря или вагона – только с разрешения коменданта. А для оперативного управления ссыльными назначался староста. Он подчинялся непосредственно коменданту и организовывал хозяйственные и общественные работы, а в дальнейшем составлял списки на выдачу пайка. Комендант мог любого арестовать, избить, посадить в каталажку.
В вагоне днём невозможно было дышать от скопления людей. Несло и от параши, находившейся за холщёвой ширмой, несмотря на то что на остановках её выносили и чистили. У людей начались болезни, поносы. Проехали город Ачинск и стали гадать, куда нас повезут дальше: на восток или на запад? Наконец определили, что дальше путь идёт на Боготол, потом на Мариинск. Начальство ехало в отдельном вагоне и лишь на остановках проверяло, всё ли у нас в порядке.
Конечной железнодорожной станцией нашего пути стала станция Ижморка. Из вагонов выгнали всех на площадку возле вокзала. Станция была небольшая, с куцым бетонным перроном. Она и сейчас осталась прежней, такой же, как была. И опять на жаре мы ждали подвод, которые должны были везти нас дальше, а куда – неизвестно. Продукты у всех уже кончились, а государственного пайка нам пока не полагалось. Люди болели от недоедания и невыносимых дорожных условий. И пожаловаться было некому, да и бесполезно. Ссыльные – бесправные люди.
