В этом смысле интересно суждение генерала А. А. Свечина, размышлявшего о целях войны в своем великом труде «Стратегия»:
«Русский империализм, мечтавший о Босфоре, едва ли стоял политически на правильном пути, полагая, что ключи к Босфору находятся в Берлине, удовлетворяясь обещаниями союзников и не предпринимая непосредственных действий против Босфора. Каждый раз намеченные для этой операции силы отвлекались в общий котел Антанты, на германо-австрийский фронт. С логикой русских действий можно было бы согласиться лишь в том случае, если бы борьба шла на сокрушение. При действительных же условиях мировой войны она лишь иллюстрировала недостаточно яркое представление о преследуемых целях и недостаточное волевое устремление к ним, что характеризует несамостоятельную политическую позицию России в мировой войне».[204]
Другими словами, если у России не было самостоятельной политической позиции в мировой войне, значит, не было не только собственной политической цели, но не было и военной цели. Ее силы и средства шли исключительно «в общий котел Антанты» в счет уплаты по долгам. Получается, что она вела войну без цели и себе в ущерб, выполняя волю союзников, что, если вспомнить К. Клаузевица, было равносильно проигрышу в войне.
Вот уж действительно «уникальная ситуация в истории человечества»!
Конечно, могут сказать, что иностранные займы шли на развитие всей страны. Может быть, но вопрос в мере, если для их оплаты потребовалось уничтожить огромное государство вместе с его жителями, то они того не стоят. Образно говоря, русский народ отдали на заклание международному финансовому капиталу, и, как ни странно, это сделали не большевики. Весной 1917 г. последний министр внутренних дел царского правительства А. Л. Протопопов показывал Следственной комиссии: «наборы обезлюдили деревню… ощутился громадный недостаток рабочей силы… Города голодали, торговля была задавлена, постоянно под страхом реквизиций… Товара было мало, цены росли, развилась продажа «из-под полы», получилось «мародерство»…».[205]
К октябрю ситуация стала невыносимой. По свидетельству Н. Н. Головина, даже армия находилась на пороге «продовольственной катастрофы» и «требовалось немедленное сокращение армии, достигавшей в это время вместе с запасными войсками во внутренних округах десяти с лишком миллионов, более чем на 5 миллионов человек», что «по существу дела, являлось демобилизацией».[206] Генерал П. Н. Краснов, впоследствии атаман Войска Донского и непримиримый враг советской власти, вспоминал: «Ясно было, что армии нет, что она пропала, что надо, как можно скорее, пока можно, заключить мир и уводить и распределять по своим деревням эту сошедшую с ума массу».
