— То есть, как заплутался?
— А так… Понял вот под старость-то, что самое лучшее для меня лично было бы на земле работать, вырастить что-нибудь для всех нужное. И мог бы, честное слово. А вот не смог.
Щеки Булычева устало оплыли к подбородку, а тяжелые темные веки почти совсем закрыли глаза. Но блеск глаз в узких щелках был хитроватым.
— Все мы, наверное, Данилыч, чего-то не смогли. Вот тебе, пожалуйста, я. Хотел бы только наукой заниматься, а сосватали директором института… Отказаться не смог. Нужно, говорят. Вот и работаю. В общем, жизнь-то человеческую надо рассматривать не с той точки зрения, что бы он мог сделать, а что сделал.
— Ну и зря… Не помню уж точно кто, по-моему, Горький говорил, что любит людей за то, что они все время пытаются выше себя прыгнуть. Да. А мы вот часто и до себя не допрыгиваем. Впрочем, ты-то хитришь сейчас, прибедняешься: наукой-то все равно продолжаешь заниматься.
— Занимаюсь, конечно. Но если так говорить, и ты на земле работаешь. В саду.
— Ну, это все не то. Хуже того, злость у меня на сад появляться начала. Думается, просто отдушиной он для меня какой-то был, иллюзией, повязкой на глазах. Не он, так я бы… — Андрей Данилович махнул рукой, замолчал и, ухватив ветку груши, притянул ее и стал покусывать лист.
— Так ты б?.. — напомнил профессор.
— А-а, да ничего я сейчас решить не могу. Просто, кажется мне, что жизнь как-то попусту прошла, бесцельно как-то, ей-богу. Кусай теперь локоть… Путаница беспросветная в голове.
— Это уж ты, Данилыч, напрасно, — профессор положил ему на колено руку. — Как же попусту? Работа у тебя большая. Уважают тебя на работе. Дети выросли, самостоятельными становятся. Жена доктором медицины стала.
— Так ведь это жена, а не я.
— А ты, если решил уж сегодня пофилософствовать, так посмотри на вещи с другой стороны… Я, знаешь, старый тертый калач. Многое повидал. И скажу тебе — не всякая, даже очень талантливая женщина, может проявить себя в науке: дети там, семья, кухня… А вашу жизнь я знаю, ты ей очень помог.
— Может быть, и помог…
— Еще как помог — поверь мне. И нечего тебе голову вешать. Давай-ка, знаешь, пойдем искупаемся, — профессор поспешно поднялся.
Андрей Данилович усмехнулся:
— Колесили, колесили — приехали… Ну, пойдем.
К речке спустились тихой, засаженной тополями улицей с земляными тротуарами.
С берега на небольшой островок, где стояли дощатые домики купален, был перекинут узкий, в три доски, мостик с туго натянутой по бокам веревкой вместо перил. Под тяжестью их тел мостик прогибался, и в щели между досками фонтанчиками брызгала вода.
