— Булов, негодяй, подвел! Я был занят, попросил его тебе передать, а он… Слушай, у тебя же феноменальная память, выучи его ко второму отделению! — невинно восторгаясь, предложил Эйшен.
— Это идея! — загорелся Касым. — Репризы из второго отделения я перенесу в первое, а рассказ прочту во втором. Решено!
Писатель обнял Касыма и ушел из театра, по дороге дав знать Мир-Джаваду, что все в порядке.
В гримерную вошла жена Касыма, Нигяр.
— Что у тебя делал этот прохвост?.. Опять принес какую-нибудь дешевку?..
— Что ты так его не любишь? Он тобой восхищается, везде так тебя превозносит…
— Лучше бы оставил нас в покое, бездарность!
— Не порти себе настроения перед концертом, радость моя… Кстати, этот, как ты говоришь, «прохвост», принес мне замечательный рассказ. Вот, прочти!
И Касым протянул жене рукопись. Та взяла его с таким недоверием, что Касым рассмеялся. Нигяр внимательно прочла рассказ и растерянно провела рукой по лицу:
— Не может быть!
— Не веришь глазам своим?
— Не верю! Не может такой негодяй написать такой замечательный рассказ… Нет, не верю!
— Я прочту его во втором отделении.
— Ты сошел с ума? Думаешь, не догадаются?
— Народ сегодня в зале хороший, трудящийся класс, если и догадаются, доносить не побегут.
— Касым, я тебя умоляю! Атабек не будет вечно прикрывать тебя.
— Будет! Куда он денется… Да, я «фигу в кармане» показываю! Ну и что? Мир не изменится от этого.
— Это уже не фига, это — пощечина. Тебе ее не простят.
— Они плюют на эти комариные укусы… Вместо того чтобы призывать к восстанию, отделываемся смешками и считаем себя честными, а мы ничем не лучше других…
— Ты считаешь, что предавать или не предавать, это — одно и то же? Доносить или не доносить, убивать или не убивать?..
— Мы все видим, мы все знаем, мы все понимаем. Раз трусливо молвим, то ничем не лучше других. Если мы молчим, другие, глядя на нас, тоже закрывают рты, приспосабливаются. Если желание выжить сильнее, если желание не потерять удобств, комфорта, сытой жизни сильнее, значит, мы — животные, только не хищные, а травоядные. Бараны спокойно смотрят, как режут их брата или сестру. Мы все стали такими жё. Мы потеряли право называться людьми. Нам обещали свободу! Единственная свобода, что у нас осталась, это — свобода выбора: трусливо, покорно молчать или отправиться на муки, да и эту свободу у нас скоро отнимут, все идет к этому. Камень, брошенный с горы, увлекает за собой другие, такие же, не представляющие большой опасности каждый в отдельности, но вместе это — лавина, которая сметает все на своем пути: деревья, дома и людей. И уже покорные будут сметаться этой страшной силой, и уже те камни лавины, что послабее, будут рассыпаться от тяжести пылью, а лавина будет все нарастать, нарастать, пока не потеряет силы в борьбе с собой. Мало быть честным по отношению к себе, надо быть честным по отношению к другим. Это — самое трудное!
