Маршировали по улицам, носили университетские знамена – цвет ультрамариновый и синий; очень, очень оживился Флоресвиль. Энди сказал им речь с балкона гостиницы «Небесный пейзаж»; весь город ликовал и веселился.
Понемногу – недели в две – профессорам удалось разоружить молодежь и загнать ее в классы. Приятно быть филантропом – ей-богу, нет на всем свете занятия приятнее. Мы с Энди купили себе цилиндры и стали делать вид, будто избегаем двух интервьюеров «Флоресвильской газеты». У этой газеты был фоторепортер, который снимал нас всякий раз, как мы появлялись на улице, так что наши портреты печатались каждую неделю в том отделе газеты, который озаглавлен «Народное просвещение». Энди дважды в неделю читал в университете лекции, а потом, бывало, встану я и расскажу какую-нибудь смешную историю. Один раз газета поместила мой портрет между изображениями Авраама Линкольна и Маршела П. Уайлдера.
Энди был так же увлечен филантропией, как и я. Случалось, проснемся, бывало, ночью и давай сообщать друг другу свои новые планы – что бы нам еще предпринять для университета.
– Энди, – говорю я ему однажды, – мы упустили очень важную вещь. Надо бы устроить для наших мальчуганов дромадеры.
– А что это такое? – спрашивает Энди.
– А это то, в чем спят, – говорю я. – Есть во всех университетах.
– Понимаю, ты хочешь сказать – пижамы, – говорит Энди.
– Нет, – говорю я, – дромадеры.
Но он так и не понял, что я хотел сказать, и мы не устроили никаких дромадеров. А я имел в виду такие длинные спальни в учебных заведениях, где студенты спят аккуратно, рядами.
Да, сэр, университет имел огромный успех. Флоресвиль процветал: ведь у нас были студенты из пяти штатов. Открылся новый тир, открылась новая ссудная касса, открылась парочка новых пивных. Студенты сочинили университетскую песню:
Ро, ро, ро,
Цы, цы, цы,
Питерс, Таккер
Молодцы.
Ба, ба, ба,
Ра, ра, ра,
Университету –
Гип, ура!
Славный был народ эти студенты; мы с Энди гордились ими, как родными детьми.
Но вот в конце октября приходит ко мне Энди и спрашивает, известно ли мне, сколько капитала осталось у нас в банке. Я сказал, что, по-моему, тысяч шестнадцать. Но Энди говорит:
– Весь наш баланс восемьсот двадцать один доллар и шестьдесят два цента.
– Как? – реву я. – Неужели ты хочешь сказать, что эти проклятые сыны конокрадов, эти толстоголовые олухи, эти заячьи уши, эти собачьи морды, эти гусиные мозги высосали из нас столько денег?
– Да, – отвечает Энди. – Именно так.
