– Но ты же почти ничего не съела!
– Спасибо, я наелась, – повторяю с нажимом.
Я уже готова встать и уйти, потому что сейчас она, конечно, заведёт разговор о Филиппе и о том, что мне нельзя с ним общаться, но мама смягчается и говорит:
– Ну Жень, давай не будем ссориться.
– Я с тобой не ссорюсь. Я просто наелась.
– Я полночи обо всём этом думала, – продолжает мама. – Я, конечно, не должна была читать дневник. Прости меня, пожалуйста, Жень! Мне ужасно стыдно, я себе места не нахожу. Но ты пойми: я очень испугалась. Подумала: вот случится что-нибудь… Ну мало ли! Ты ведь даже не представляешь, как я за тебя волнуюсь! И извини, что я разговаривала… ну на повышенных тонах. Мне правда очень обидно – я так стараюсь, мне так хочется, чтобы у тебя всё было, а они – чужие люди, и ты к ним так… – мама замолкает и качает головой.
– Ну вот опять! – говорю я и встаю.
– Женя!
– Мне надо уроки делать!
Нельзя нам с ней разговаривать, вообще нельзя! Тем более о папе и Филиппе. Представляю, что начнётся, если она узнает о письме, – скандал на девять баллов по шкале Рихтера.
Если Филипп на папу в обиде, то мама папу просто ненавидит, совершенно точно. Порой мне кажется, что из-за него она и меня немножко ненавидит. Во всяком случае, какую-то часть меня. Не знаю, как объяснить, но я это чувствую. Наверное, чем-то я всё-таки на него похожа. Вот Женька внешне очень похожа на своего отца, я ей завидую. Она может посмотреть на себя в зеркало и представить папу. А у меня как будто и отражения толком нет. Правда, Женька не очень-то рвётся походить на отца. Ей даже про Корею ничего не интересно. И фунчозу с морковкой она не любит. Кроме неё, я ни одного человека не знаю, который бы не любил корейскую морковку.
Маме непонятно, почему я не такая, как Женька, почему храню папину фотографию и мечтаю однажды увидеть его вживую. Он же меня бросил. Вот, дескать, Женька – молодец: как папаша к ней, так и она к нему. Почему ты так не можешь?
Но ведь и наш с Филиппом папа, и Женькин уехали не потому, что мы им не нравились.
Мы были тогда слишком маленькими, чтобы о нас судить. Они уехали, испугавшись, что не справятся. И мам наших они, судя по всему, не любили. Так я думаю. Но теперь мы выросли и можем, нет, должны сами решать, как к ним относиться, к нашим невидимым отцам. Я, например, уверена, что папе будет приятно получить наше письмо. А мама – странный человек, сама же говорит: «Пойди навстречу, сделай первый шаг», но отца никак не простит. Видимо, это всё пустые слова. Они подходят, чтобы учить меня, а вот чтобы самой им следовать – уже, стало быть, не годятся.
