– Слишком уж ты благодушен, мой милый, – заявила его собеседница.
Молодой человек отставил руку с рисунком и, склонив набок голову, медленно провел кончиком языка по нижней губе.
– Благодушен, не спорю, но не слишком.
– Нет, ты невозможен, ты меня раздражаешь, – проговорила, глядя на свою туфельку, дама.
Молодой человек что-то подправил в рисунке.
– Ты, видно, хочешь этим сказать, что раздражена?
– Да, тут ты угадал! – ответила его собеседница с горьким смешком. – Это самый мрачный день в моей жизни. Ты-то ведь в состоянии это понять.
– Подожди до завтра, – откликнулся молодой человек.
– Мы совершили страшную ошибку. Если сегодня в этом можно еще сомневаться, завтра никаких сомнений уже не останется. Се sera clair, au moins![2]
Молодой человек некоторое время молчал и усердно трудился над рисунком. Наконец он проговорил:
– Ошибок вообще нет и не бывает.
– Вполне вероятно – для тех, кто недостаточно умен, чтобы их признать. Не замечать собственные ошибки – какое это было бы счастье, – продолжала, по-прежнему любуясь своей ножкой, дама.
– Моя дорогая сестра, – сказал, не отрываясь от рисунка, молодой человек, – раньше ты никогда не говорила мне, что я недостаточно умен.
– Что ж, по твоей собственной теории, я не вправе признать это ошибкой, – ответила весьма резонно его сестра.
Молодой человек рассмеялся звонко, от души:
– Тебя, во всяком случае, моя дорогая сестра, Бог умом не обидел.
– Не скажи – иначе как бы я могла это предложить.
– Разве это предложила ты? – спросил ее брат.
Она повернула голову и изумленно на него посмотрела:
– Ты жаждешь приписать эту заслугу себе?
– Я готов взять на себя вину, если тебе так больше нравится, – проговорил он, глядя на нее с улыбкой.
– Ах да, тебе ведь все равно, что одно, что другое, ты не станешь настаивать на своем, ты не собственник.
Молодой человек снова весело рассмеялся:
– Если ты хочешь этим сказать, что у меня нет собственности, ты, безусловно, права!
– Над бедностью не шутят, мой друг, это такой же дурной тон, как и похваляться ею.
– О какой бедности речь? Я только что закончил рисунок, который принесет мне пятьдесят франков.
– Voyons![3] – сказала дама и протянула руку.
Он добавил еще два-три штриха и вручил ей листок. Бросив взгляд на рисунок, она продолжала развивать свою мысль:
– Если какой-нибудь женщине вздумалось бы попросить тебя на ней жениться, ты ответил бы: «Конечно, дорогая, с радостью!» И ты женился бы на ней и был до смешного счастлив. А месяца три спустя сказал бы ей при случае: «Помнишь тот благословенный день, когда я умолил тебя стать моею?»
