– В лаборатории, в секретной. Запретная зона.
– Может, я пригожусь? Прежде чем сшить, разрубить надо.
– Поговорю с начальством. А ты, братан, голос поправь, сырое яичко попей. А то не поймешь, что у тебя промеж ног расположено. – Семка хмыкнул и пошел к директору рынка, договариваться о свиных тушах.
Он сунул директору, покладистому кавказцу, пачку денег. В холодильнике, пахнущем холодной прелью, среди заиндевелых, разрубленных надвое туш, выбрал шесть половин и три головы с отвердевшими от мороза ушами и кровавыми катушками в ноздрях. Нанял грузовичок, заплатил грузчикам, чтобы те забросили туши в кузов, и отвез в Копалкино. Там выпил водки и во дворе своего неопрятного дома занялся сшиванием туш.
Рассеченные туши лежали в ряд, похожие на красные корыта. Тут же аккуратно были выложены три свиные головы, рылами в одну сторону, глядя немигающими, в белых ресницах, глазами. Семка кривым шилом прокалывал кожу и мякоть вдоль разруба. Накрывал одну половину туши другой. Продергивал проволоку в проколы и стягивал две свиных половины, не давая им распасться. Шнуровал туши, смыкая красные кромки. Это забавляло его. Ему казалось, что он шнурует большой ботинок. Руки его были в сале и сукрови.
– А что все говорят: «Семка бобыль! Бабу найти не может!» Вот она, баба-то! Вон, сиськи какие! У других баб по две, а у моей двенадцать! Такая в кровати на тебя насядет, сам захрюкаешь. Ну, ты, Хавронья Ивановна, будешь меня любить? – Семка потрепал свиные соски, видя, как колышется сало. Просунул руку в разруб между задних ног и возился в свинье, похохатывая.
– А что, и женюсь. Приду в сельсовет и скажу: «Ну, ты, Федоровна, давай расписывай! Хочу, чтобы все по закону. Мне от нее детишек рожать. Что она, мать-одиночка? Я не какой-нибудь бухало вроде Анютиного Васьки. Я свою бабу не брошу. Она мне жена и мать моих ребятишек. А то – „бобыль, да бобыль“»!
Семка перевернул свинью спиной вверх, оседлал ее. Действуя шилом, вталкивая в дырки жесткую проволоку, смыкал половины. Другие туши лежали на земле, похожие на лодки с красными днищами и белыми костяными распорками.
– В сельсовет пойду, распишусь. Называется – гражданский брак. А я человек православный, хочу венчаться. Пусть нас поп повенчает, я заплачу. Я ей платье куплю и кольцо золотое. Туфли красивые, на высоких каблуках. А сколько туфель? Две или четыре? Во дает Хавронья Ивановна, на четырех каблуках!
Он зажал свинью между колен и попрыгал на ней, чувствуя сквозь штаны холодную плоть. Стал приторачивать к туше мертвую голову. Голова съезжала набок, не давалась, и Семка рассердился, саданул ей кулаком промеж глаз.
