Братья обещали, но вскоре опять слышалось: «Ух!» и весёлые окрики.
Все камни, сброшенные в долину, должны были пойти на строительство нового дома для Йонатана и его семьи.
Днём работа прекращалась, и пахари, поев, заваливались спать под навесом у края поля. Часа через два сыновей Шаула будили посланцы неутомимого Авнера бен-Нера и, умытые, переодетые в шерстяные рубахи, они шли учиться военному делу. А к вечеру, когда жара спадала, Шаул и три его сына опять кромсали кустарник на новом участке.
Перед началом пахоты на поле был принесён в жертву баран.
Шаул оглядел сыновей за столом.
Все трое выделялись крепким телосложением даже среди биньяминитов. Йонатан, застенчивый и немногословный, как отец, лицом походил на Ахиноам: такое же неизменно строгое выражение глаз под нахмуренными бровями. Больше него была похожа на мать только старшая дочь, Мерав. Зато и Малкишуа, и Авинадав фигурами и лицами повторяли отца. Люди говорили, что в свои сорок лет Шаул красивее сыновей – может, оттого, что его загорелое лицо обрамляла белая борода.
Скоро, думал Шаул, закончим весенние работы и станет веселее. Темнеть будет поздно, займусь с ними военным упражнениями. Сперва посмотрю, чему научил их Авнер. Похоже, скоро всем нам такое умение понадобится.
Он поднялся из-за стола и сказал, что все могут пойти отдыхать. Сам направился в угол, где светился очаг, и Ахиноам готовила еду назавтра. Шаул подошёл и сел на камень неподалёку от жены.
– Что ещё нового? – спросил он тихо.
Перемещая горшки, Ахиноам рассказывала про новый налог на семена, вспомнила, как вчера у невестки встретила Аю, и та пожаловалась, что её дочь Рицпа ушла с прорицателями-пророками, когда те проходили неподалёку от Гив’ы. Ая была очень опечалена. Она отговаривала дочь, но та не послушалась. А у Аи ведь ещё один сын-калека...
– Значит, Бог ей так велел, Ае, – рассудил Шаул.
Он хотел рассказать жене о своей встрече с прорицателями, но промолчал.
Не говорили они и о своём старшем сыне.
Среднего роста, рано облысевший, он и внешне мало походил на рыжеволосых крепких биньяминитов, тем более, из рода Матри. Душа у него не лежала к крестьянским работам, а к военным упражнениям – и подавно. Парень позорно плохо выступал на всех состязаниях молодых биньяминитов на осенних праздниках и не мог понять, зачем так стараются его братья и почему огорчается отец. «Ну, не попал я в цель с первого раза – что за беда!»
Интересовали его верования гиргашей, эмори и других соседей-кнаанеев. Беседовал он и с филистимлянами, языки схватывал быстро. Когда он возвращался домой, мать первым делом загоняла его в микву. Они с Шаулом уговаривали сына оставить его увлечения, стать пахарем и воином, как все биньяминиты. В который уже раз ему пытались подыскать невесту. Сын возражал почтительно, но упорно. В Гив’е было обычным, чтобы юноша уходил из тесного надела в дальние края на заработки. Кто нанимался в войско, кто зарабатывал лечением скота, кто находил свободную землю и создавал там поселение. Старший сын Шаула ушёл с караваном в Египет учиться там чтению и письму и переписывать папирусы в храмах.
