По всей видимости, для того чтобы уменьшить количество праздношатающихся мертвецов, меня намертво зафиксировали: кисти рук и ступни ног, единственные части тела, которым оставлена хоть какая-то свобода. Ну, кроме глаз и языка, естественно. Не будь этого, вообще не знал бы, осталось ли у меня вообще что-нибудь, кроме головы или нет.
Лицо до самых глаз закрыто пластиковой маской, составляющей единое целое с крышкой моего узилища. Этот строгий намордник фиксирует голову и не позволяет выплюнуть приспособление, внутри которого проходит вставленная глубоко в пищевод трубка для подачи пищи и воды. Предполагаю, что в нижней части туловища имеется аналогичное приспособление, только вектор движения масс в нем имеет противоположное направление… гм, ну да ладно.
Вот такая у меня жизнь… или нежизнь, если всерьез рассматривать концепцию зомби. Не знаю, нуждаются ли немертвые в обычной пище, но, по крайней мере сейчас, на человечинку не тянет. Не поручусь, что так и останется, если меня выпустить на волю. Очень уж хочется кое-кому вцепиться в горло. И где проходит грань между инстинктами умертвия и обычной ненавистью, ответить сейчас не смогу — отношение у меня к тем, кто меня сюда поместил, скажем, слегка предвзятое.
Как я оказался в таком положении? Кто бы самому подсказал. Жил да был, а потом 'бац', очнулся в этом ящике. Когда именно произошел этот самый 'бац', и в чем он выражался, мне не сообщили. Да и сообщать, похоже, некому. За все время моего заточения похитители, врачи, безумные ученые, или какая-нибудь инопланетная хрень, (нужное подчеркнуть) так и не обозначили свое присутствие и, соответственно, суть своих коварных замыслов в отношении моего бренного тела.
Кроме того, гроб имеет антивандальную конструкцию и оборудован продвинутой автоматикой, которая, когда я буйствую особенно сильно, глушит меня ударными дозами транквилизаторов. Только-только соберешься немного подергаться-попсиховать, как хлоп, и вокруг уже танцуют розовые слоники. Защищает, так сказать, замечательный и очень ценный организм от несознательного меня. А вдруг, поранюсь? Низзя! Ну, а со временем, я и сам подуспокоился… не смирился, конечно, нет, но взял паузу на осмысление ситуации. Вот и обдумываю ее уже четырнадцатый месяц. Вы не ослышались — мое заключение действительно длится уже больше года. И это только время, которое я отслеживаю. Сколько я пролежал в ящике до первого прихода в сознание, неизвестно — есть нехорошие основания полагать, что далеко не один год.
