– Вот она, дяденька, ваша фуражка. – Подаёт мне.
– А! Ну, да! А ты-то как, ничего? – Спрашиваю.
– Ничего. А вы?
– Нормально!
– Здорово вы дерётесь! Как Стивен Сигал, или Джеки Чан.
– Не смеши. Какой там Джеки Чан. – Перевожу тему. – А за что это они тебя?
– А, часы отобрать хотели… И деньги. – Отвечает.
– И что, – спрашиваю, – отобрали?
– Часы нет. Деньги только.
– И много денег?
– Нет. Около тысячи…
– Ого! Купить что-то должен был, да?
– Нет, мои просто…
– Вот как! Твои! Интересно… А ты знаешь этих ребят?
– Нет. Тут вообще много новых… Понаехали.
– А ты не новый?
– Нет, я местный, москвич. Я здесь родился.
– Умм… Ну ладно, местный москвич, пошли я провожу тебя. Где твой дом?
– А вот здесь он. Выйдем, и сразу направо. Метров пятьдесят всего. А можно мне биту вашу подержать?
– Биту… – я так и держу её, как батон хлеба под мышкой. – На! – говорю. – Можешь взять в подарок.
Мальчишка осторожно принял.
– Вот, спасибо! – Уважительно произнёс, рассматривая ее, примеряя на вес. – Настоящая! Бейсбольная! Тяжеленная… Как из железа. Холодная.
– Да, такой если по голове въехать… – вспоминаю её жуткий замах.
– Как арбуз разлетится. – Так же восторженно подсказывает мальчишка.
– Да. – Холодно отвечаю. А чего мне восторгаться, голова-то моя. Она бы и разлетелась, если б попали. Кошмар! И ведь точно, гадёныш, целил в голову. А если б попал… Если б я не наклонился?! О чём думал парень? Жаль, не успел я его спросить. А надо бы. – Тебя как зовут-то? – Спрашиваю.
– Михаилом зовут. Мама – Мишелем, отец – Мишаней. А вас?
– А меня Евгением Павловичем. Дядей Женей, в общем.
– Понятно.
– Ну пошли.
– Пошли.
2
Около самого Мишкиного подъезда нас догнала машина «Фольксваген Гольф». Приятная такая, новенькая женская «автопудреница» бежевого цвета. Из неё торопливо выбралась молодая женщина и, не закрывая машину, бросилась к нам…
– Это мама, – как-то отстранённо, глаза в сторону, коротко бросил мальчишка.
– Миша! Мишенька, что… Что случилось? – на бегу, тревожно переводила она взгляд с меня на него и обратно. Подбежала, присела возле него, теребя и оглядывая. – Что с тобой? Что случилось. Ты весь в грязи! Что?.. Кто?.. Как это?.. – И острый, осуждающий взгляд на меня, как шампуром.
Но Мишаня не дал мне ничего сказать, спокойно, даже равнодушно сообщил ей:
– На меня только что чеченцы напали, похитить хотели. – У матери глаза полезли на лоб, она схватилась за сердце.
– Как? Правда? Где?
– Правда. В арке. Палыч вот спас меня, – не моргнув глазом, парень легко выдавал какую-то «киношную» информацию. – Он в спецназе служил. В охране президента.
