– А я всё люблю, баб Дарья! Я всё ем. – Вместо Мишки, с готовностью сообщил Гоня.
– Я знаю, Тонечка, – ласково кивнула головой бабуля. – Ты у нас молодец: всё ешь. Не то что твой дед, умник, понимаешь… Я гостя, Мишечку сейчас спрашиваю…
– Котлетки… – едва справляясь с набитым ртом, переспросил Мишка. – Да, конечно, люблю котлетки, очень.
– А голубцы?
– Голубцы… – Мишка, раздумывая, озадаченно жевал…
– А драники? – чувствуя уже пробелы, видя их, заглядывая Мишке в глаза, победно перечисляла Дарья Глебовна,
– Драники? – Мишка перестал жевать, удивлённо поднял брови… В каком это, мол, смысле?
– А я и драники тоже всегда люблю. – Вновь сообщил Гоня.
– А беляшики? – не слушая Гоню, наступала бабуля. Мишка задумчиво жевал, заняв глухую оборону. Дарья Глебовна повернулась ко мне. – Женечка, скажи, это правда, что там так плохо люди питаются? Али ленивые все стали?
– Не сказать, чтобы ленивые, но… – я тоже чуть растерялся. Слушать слушал, но, когда за ушами у тебя трещит от вкусной еды, не до социологических исследований, короче, не успел я приготовиться. Но слышу, говорю голосом диктора. – Сбалансировано там кормят. – В автоматическом режиме выскочила почему-то фраза из рекламы кошачье-собачьих продуктов. Чёрте что! – В общем, – злясь уже на себя, машу рукой. – Что по телевизору рекламируют, тем и кормят. Стараются, по крайней мере.
– Во-во! По телевизору! – Явно осуждая, пропела баба Дарья, и укоризненно качнула головой. – То-то, я гляжу, парень у тебя шибко квёлый. Сам-то ты ничего, а вот ему обязательно нужно хорошо питаться. Нужно! Не одну ж только голову парню развивать… А и всё остальное. Не даром, сказывают, городских мальчишек, ноне, в армию уже и не берут. От одних сапог они уже к обеду устают, дистрофики! Не говоря, чтобы винтовку ещё какую за собой таскать…
– Гранатомёт, – жмурясь, то ли от яркого солнечного света, льющегося в окно, то ли от бабкиного непрофессионализма, со знанием дела поправляет Гошка, и добавляет. – Или автомат.
– Молодец, Гонечка, правильно, – улыбнувшись, восклицает Дарья Глебовна. – Конечно, автомат. Как это я, старая, обмишулилась! – Ласково погладила мальчишку по голове, похвасталась гостям. – Ну всё он знает. Всё. Четыре года, а будто энциклопедия ходячая. Настоящий этот… вундеркинд. Ага!
– Пять… – Гошкино лицо выражало уже другую гамму чувств: досаду и осуждение. – Почти пять… Четыре года и шесть месяцев… – произнёс солидно и с гордостью. – Уже.
