Книга Мертвых | страница 79



Я остался без тела. И я был рад. Примечательно, не так ли? Походу пора лечить свою больную головку...

***

Я всегда считал себя гением, однако сейчас эта моя гениальность перешла все границы. В первый же день я понял, что не зря выбрал своим "вместилищем" именно Селесту. Эта примечательная личность, как мне сразу показалось, прошла многое и многое преодолела, и я в этом убедился, как только она меня призвала из глубин своего разума и даже не удивилась.

Примечательно, не правда ли?

А проведя вместе с ней уже целых три дня и едва свыкаясь со своим нынешним состоянием, до меня, наконец, доперло, что у Селесты когда-то в прошлом уже был опыт общения с голосами в голове. Я уже думал, что она того, психованная, но потом нашарил в ее воспоминаниях месяц пленения в магических темницах Ерифейма, и все встало на свои места.

Днем мы обычно совершенствовались в общении друг с другом. Я несколько раз уже видел подобную технику, и нередко оба разума, запертые в одной голове, конфликтовали друг с другом за право владения телом, и один из них почти всегда растворялся в другом (то ись погибал), либо оба сходили с ума. У нас, кажется, все шло пока нормально...

За исключением того - ясен пень! - что каждую проклятую ночь женщина тыкалась носом в подушку и плакала. Она знала, что я рядом, и понимала, что я за ней наблюдаю (больше мне ничего не оставалось делать), но все равно не могла себя сдержать.

- Пресвятые помидоры, женщина! - не выдержал я в одну из таких "восхитительных" ночей. - Прекрати строить из себя хряка и плачь уже нормально, а! Я не знаю, что лучше слышать: твое это постоянное хрюканье или нормальные бабские слезы!

- П-прости, - пролепетала она в подушку.

Не знаю, зачем она разговаривала со мной вслух, ведь я итак слышал ее мысли, но решил, что лучше ее сейчас не трогать.

- Да ладно...

Если б я мог, я бы вздохнул. Она была разбита, я это чувствовал. Селеста едва держала себя в руках днем, и к ночи ее самообладание иссякало. Я хотел узнать, что с ней случилось, однако она не отвечала, и я подумал, что в ее мысли сейчас лучше не лезть, прошлый раз итак обошелся для нас двумя минутами "сурьезного" разговора.

Может быть, это все из-за меня? Или из-за того, что я сделал? Вполне вероятно, что она, как обычный человек, невольно корила себя за смерть той дюжины и еще одного.

И если бы я только мог, я бы ее утешил. Обнял бы, не знаю, и что-нибудь сказал. Сейчас же я первого сделать не мог, а второе казалось мне бесполезным, потому что она итак меня прекрасно слышала.