Эфемерность или реальность?
В статье "О природе слова" (1922) Мандельштам писал: "Представления можно рассматривать не только как объективную данность сознания, но и как органы человека, совершенно так же точно, как печень, сердце".
В поле представлений других о себе каждый создает свое поле представлений о других. Думаю о человеке, связываю с его именем что-то важное для меня, значит даю ему жизнь в себе и тем создаю еще одну его жизнь, другою, чем та, что принадлежит только ему. Дело, разумеется, не во мне. Все, кто знают человека или слышали о нем, поступают так же помимо воли. Соавторов другой жизни может быть много.
Две жизни
Первая жизнь дана изначально. Вторая созидается вместе с другими. С рождения (или раньше) обе соседствуют. Потом остается только вторая. По продолжительности и наполненности она зависит от земных деяний.
От того, как в них проявились свободная воля, совесть, сердце, разум. Но не только. Зависит она и от всех, кто знает человека, прямо или косвенно соотносится с ним.
Ненужное тело предают земле. Или сжигают. Или, как в Тибете, отдают хищникам. Оно становится водой, воздухом, травой, пеплом, кладбищенским кустом, спеленутой мумией. Заимствованные на время атомы и молекулы, поддерживающие дух, способны, отслужив, испытывать удивительные, но вполне умопостижимые превращения.
Более удивительна и трудно постижима судьба эйдосов, рожденных душой. Что с ними происходит после смерти? Во все времена это волновало бодрствующий дух, обжигая сознание леденящим ветром представлений о судьбе за гранью рубежа.
Миллиарды задумываются о второй жизни лишь в связи с репутацией перед Богом, совестью, близкими, друзьями, знакомыми, чиновниками, властью. Или не задумываются. Привелись оценить продолжительность второй жизни, я бы сказал, она у многих очень короткая. Возьмем состояние кладбищ. Но стоп. А язык? Он свидетельство усилий миллионов, миллиардов людей, живших задолго до нас. Они не писали книг, стихов, просто говорили. Это сейчас язык такой, каким его знаем мы. Но он же не был, а стал таким. Жившие, пользуясь им, пересоздавали его — для вас, меня, тех, кто будет после. В нем память о людях.
Имена исчезают, но не всегда. "Нет, весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит".
В поле представлений других о себе каждый создает свое поле представлений о других. Думаю о человеке, связываю с его именем что-то важное для меня, значит даю ему жизнь в себе и тем создаю еще одну его жизнь, другую, чем та, что принадлежит только ему.
