Знание-сила, 2004 № 03 (921) | страница 19
Позднее в западноевропейском регионе католическая церковь закрепила на несколько веков права единственного сакрального языка за латынью, потому что та была единственным древним языком Западной Европы. На восточной половине христианского мира греки разрешали многим народам, от христиан Закавказья до наших предков, крестившихся тысячелетие тому назад, богослужение и Слово Божие иметь на своих языках. Но никаких достаточно серьезных метафизических и мистических оснований для того, чтобы считать эти языки перевода уже во второй степени — перевода с греческого — сакральными, не существует.
Далее, особое отношение к священной земле, священному городу, священному месту. Христианство знает все это, знает паломничество в Святую землю. В Средние века было очень много таких мест, куда шли паломники. И все же для христианства паломничество — это нечто более периферийное в общем смысле, чем, скажем, паломничество в Иерусалим для древних иудеев или паломничество в Мекку для мусульманина. Мекка — это Мекка, она единственная на земле для мусульманина. Иерусалим был до 70 года (до тех пор, пока римляне в 70-м году не разрушили Иерусалим и Иерусалимский храм) единственным на земле местом, где правомерно и законно иудей мог иметь храм. Храм этот был разрушен. С тех пор храма для иудаизма нет. Синагога не храм, а место для чтения Библии, для молитвы, изначально — для преподавания религии. Поэтому для иудаизма трагически напряженная тема — мечта о восстановлении Храма.
Для евреев гора, на которой стоял Храм, — абсолютно единственная; нигде больше его поставить нельзя. Для мусульман же — это место, откуда Мухаммед вознесся на небеса, и никак нельзя ее никому отдавать... Внизу — то, что осталось от этого единственного Храма: это место называют Стеной Плача. Внизу стоят евреи, наверху на горе — арабы, и это — постоянная опасность, связанная именно с конкретным местом. Вот здесь — и нигде больше!
Веками православные греки молятся о том, чтобы когда-нибудь Айя- София стала бы православной церковью, об этом мечтали и русские. И все-таки Айя-София не делается церковью, а с православием от этого ничего не происходит, православие остается православием. Никакого трагического надрыва нет. Поклонение на всяком месте «в духе и истине» ставит вопрос о святом месте для христианина в особый контекст; в конце концов, для него любая самая скромная деревенская церковь, где есть алтарь и можно служить литургию, — то же самое и даже еще большее, по вере христианина, чем этот единственный ветхозаветный Храм был для иудея. И здесь для христианина — все; где стоит этот скромный алтарь всеми забытой церкви, если только в ней служится литургия, там и Вифлеем, и Голгофа, и Гроб Господень — все святые места там.
