Поэтому следующие полчаса я сидела в стогу сена и слушала всякую ерунду. Наконец разговоры сосредоточились на технических аспектах доставки и размещения устройства вблизи Белого дома, чтобы наверняка поразить цель. А целью был, ни много ни мало, президент Соединенных Штатов. От непонятных подробностей голова шла кругом. Пришлось трижды раздраженно перематывать время, чтобы во всем разобраться.
Наконец все встали. Болтая о чем попало, Винс проводил Юсефи до выхода из амбара и крепко пожал ему руку. Они были слегка прозрачными, поэтому я отчетливо увидела клочок бумаги, перешедший из одной руки в другую. Сжав бумажку в кулаке, Юсефи с заговорщицким видом кивнул Винсу и вышел на улицу.
В панике я вскочила на ноги. Что там было написано? Номер на случай непредвиденной ситуации? Карта? Какие-то уточнения или даже изменения в планах? У меня на глазах Юсефи со своим мастером на все руки шагали по тропинке все дальше и дальше от тех кустов, за которыми сидели мы с Себастианом. Я обернулась, взвесила все за и против и поняла, что обязана увидеть эту бумажку, пока окончательно не потеряю Юсефи из виду. В этих лесах мне его в жизни заново не отыскать. А значит, придется уйти так далеко, как только смогу.
Пошел дождь, точнее даже ливень. Стало ясно, почему по пути сюда все вокруг было мокрым. Техник то и дело поскальзывался и оступался, но Юсефи его словно не замечал. С каждым шагом они становились прозрачнее. С каждой секундой лес все больше тускнел и расплывался. Каждый шаг отдалял меня от якоря, то бишь от меня самой.
Внезапно перед нами появилась машина — старый «бьюик», совсем не похожий на грузовик, в котором я чуть раньше видела Юсефи. Он сел на пассажирское сиденье, мастер влез за руль, и, как только за ним закрылась дверь, Юсефи развернул бумажку. Это была фотография мраморной статуи, изображавшей принцессу викингов. Если, конечно, у викингов были принцессы. Боевой нагрудник, длинные волосы, в которых затерялось множество тонких косичек, за спиной — два скрещенных меча, а за ними — крылья. Она была прекрасна.
Под фотографией кто-то написал «Полуденная Евхаристия».
К чему это, ума не приложу. Однако, как только бумажка прямо на глазах исчезла, а потом появилась вновь, я поняла, что зашла слишком далеко. Глубоко вздохнув (во время «нырков» я вообще-то не дышу в прямом смысле слова), я отпустила время, молясь, чтобы время отпустило меня.
А через полсекунды вернулась к Себастиану. Мои пальцы все еще касались его губ. В его улыбке все еще читалось удивление.
