Вокруг странного тандема оставалось теперь не больше полутора десятков слушателей; все они смотрели на Ноама, ожидая его реакции. Некоторые понимающе улыбались ему, как улыбаются вполне вменяемые люди чудачествам какого-нибудь оригинала.
Старик сделал еще несколько медленных жестов, не сводя глаз с Ноама.
– Если вы будете знать день вашей смерти, только тогда ваша жизнь наполнится смыслом.
Затем он отвернулся и пошел прочь, не требуя денег, утомленный своим выступлением; переводчик последовал за ним.
Зрители разошлись.
– Эй! Ноам! – позвал Сами и постучал его по плечу, чтобы вывести из оцепенения.
Ноам обратил на него отсутствующий взгляд.
– Скажи, ты ведь не станешь придавать значение бредням какого-то психа?
– Он обращался ко мне. Он прочел мои мысли, – ответил тот потухшим голосом.
Сами расхохотался.
– Он обращался ко всем и ни к кому.
– Нет, он услышал мои вопросы. Он знал и про мою бессонницу, и про приступы страха.
Сами с сомнением взглянул на него.
– Ты шутишь?
Ноам продолжал стоять с растерянным видом.
– Нет? Ты серьезно? Он серьезно! Ты купился на эту дешевку? У всех бывают приступы страха, все задают себе вопросы о смерти. Любой мог подумать, что эти слова обращены именно к нему. А то, что он смотрел именно на тебя, а не на других, так это старый трюк! Эти жулики отыскивают в толпе самого впечатлительного – такого, кто всем своим поведением показывает, что их треп на него подействовал, и берут его как бы в свидетели.
Конечно, Сами был прав: Ноама ловко провели. Борода, изможденное лицо, белые одежды наделяли этого человека странной харизмой, гипнотической властью. И Ноам с его впечатлительностью попался на удочку.
– Говорю тебе: это псих.
– Может, он и псих, но его речи пришлись очень кстати. Если бы я знал, что дни мои сочтены, я бы несомненно сумел распознать вещи, которые придали бы смысл моей жизни. Я бы знал, куда пойти, с кем увидеться, что сказать. Гордыня – вот настоящая раковая опухоль, которая точит наше сознание, наши идеалы, самые благородные чувства. А высшая форма гордыни – считать себя бессмертным.
– Опять ты за свое! Что с тобой происходит, Ноам?
Тот колебался: рассказать ему о случае с Анной или нет. Сами был не из тех, кто с пониманием отнесется к подобной истории. Но он испытывал необходимость поделиться с близким человеком, способным взглянуть на факты критически.
– Со мной произошла странная штука, – сказал он наконец.
– Странная в каком смысле?
– В смысле… непонятная.
