За минувшие годы, как я косвенно выяснил, Андрон не женился. Периодически на его яхте мелькали девицы. Всякий раз – новые. В этом был явный успех. Именно явный, успех напоказ, потому что чаще он коротал выходные в компании мужиков-собутыльников. А то и вовсе один. Сядет на рубку яхты, достанет бутылку виски и смотрит на горизонт.
Получалось, на круг – одиночество.
Ну а я?.. Был одинок похлеще Андрона. Его-то неприкаянность обдувала вольными ветрами. Моя же опустошенность застойно и кисло томилась во все той же удушливой атмосфере супружества.
Вот говорят: четыре стены, четыре стены… Вроде, это ужасно – прийти домой, когда не с кем и перекинуться словом. Не знаю. В те редкие дни, когда доводилось побыть одному, я чувствовал эйфорический прилив облегчения. В сущности, я ничего против жены не имел. Но в той же степени, не имел никакой в ней потребности. Наша неразлучность для меня была чем-то искусственным, буквально за хвост притянутым. И самое тягостное – жена продолжала требовать своего.
Да, секс. Я вполне обходился без парной пошлости. И, в принципе, был готов прекратить. Периодически я затевал мирные переговоры, пытаясь ей втолковать, что женщина мне уже практически не нужна.
Ее это только ожесточало:
– Конечно, вам, самцам, от женщины нужно только одно! А если женщина немолода, то уже и не нужна! Но я не собираюсь стареть, тебе ясно?!
Дело не в возрасте. А в том, что между нами давно исчезла любовь. Об этом она слышать ничего не желала, и всякий раз, стоило мне заикнуться о тонкой организации мужской души, примитивными упражнениями доказывала надуманность проблемы спаривания.
Я подчинялся. Хотя не понимал: зачем это ей? Ведь никакой радости. Да и по правде говоря, слабовато уже получалось. Каждый раз – как выдающееся достижение на пределе человеческого ресурса. Каждый раз – как надрыв. Каждый раз – как болезнь. Каждый раз – как последний предсмертный вздох.
Будем называть вещи своими именами: я становился импотентом.
А может, и впрямь дело в возрасте? Кто знает. Меня ведь не только она не влекла – вообще ничто не влекло. Помню, раньше я много читал, смотрел кино, слушал музыку, ходил в театры, на выставки – словом, тянулся к Прекрасному. Теперь же все чаще лежал, уставившись в потолок, в полнейшей уверенности, что тянуться попросту не к чему. Иной раз включу телевизор, пощелкаю – выключу. Радио – до первой задорной реплики. Изучу в интернете афишу – тоскливо поморщусь. Зайду в «книжный», посмотрю на обложки – нахмурюсь и выйду. Все было ярко, эффектно, манило, навязывалось – и безжалостно скопом мной отвергалось. Что-то во мне атрофировалось. Какой-то сущностный нерв. Прекрасное больше не впечатляло, а значит, и не прельщало. Все это было только искусством – искусственной подменой подлинной жизни. Подменить-то, конечно, можно. Только – зачем? Себя-то все равно не обманешь. Утрачивая интерес к собственной жизни, мы теряем заинтересованность в ней, и постепенно становится наплевать, что вообще происходит в мире. Конечно, жизнь должна продолжаться. Я понимаю. До последнего вздоха. До последнего сжатия сердца.
