– Не возьмешься сыскать?
– Нет уж, извини, Гаврила, я только вчера беглецов вернул. За три дня едва лошадь свою не загнал, пока все дороги обшарил. Не поверишь – от седла седалище болит. Нет, не проси. В баньку хочу, передохнуть надо, почитай – все ночи не спал, – вдохновенно врал я.
Купец вздохнул:
– Видно – судьба. Прости за хлопоты.
Я откланялся и вернулся домой. Не для того выпустил я его ночью, чтобы вновь разыскивать.
Прошло время, пришла зима с ее снегами и морозами. Оживилась торговля, несколько приутихшая в распутицу. Дороги непроезжие, грязи столько, что лошади по брюхо в нее проваливаются. Какие уж тут телеги? Да в ненастье и немного найдется охотников мокнуть под дождем, бродя по торгу.
Зимой же крестьяне свободны, вот и тянутся в город по льду замерзших рек на лошадках, запряженных в сани. Дорожка на загляденье – ровная, без рытвин и ухабов. Гляди только, чтобы в полынью не угодить. Вот и старается крестьянин в город попасть, на торжище, чтобы разумно потратить заработанные осенью деньги.
В город везли остатки нераспроданного урожая – репу, морковь, мороженое мясо и рыбу, ведра с замороженным молоком, мед. Назад – железные изделия – топоры, лопаты, косы, замки. Женам и семейству – ткани: попроще – для каждодневной работы, а уж шелк – для праздничной одежды. Жены пошьют – в селе они все рукодельницы. Детям – подарки, как без этого: леденцы на палочке, пряники печатные, свистульки глиняные, игрушки деревянные. Кто позажиточнее – покупали слюду на окна вместо бычьих пузырей.
Вино рекою лилось в трактирах, все близкие к торгу харчевни были полны. Крестьяне обмывали покупки, купцы – прибыль от торговли. Упивались и допьяна, однако трактирщики таких на улицу не выпускали, прислуга уносила их в отдельную комнату – пусть проспятся. И не потому, что жалостливые такие, боящиеся, что пьяные пообмораживают руки-ноги – нет. Был на то Указ государев, и за исполнением его городская стража наблюдала.
Обирать пьяных тоже было не принято. Уже не по Указу, потому как одного оберут, другого – пошел слушок, – и конец репутации. Были иногда случаи, как без этого, только большей частью баловались слуги.
В один из таких дней на санях ко мне пожаловал самолично Перминов. Надо же, не забыл дорожку.
В дорогой собольей шубе, песцовой шапке, вышитых валенках он внес в дом запах мороза. Отряхнув в сенях валенки, сбросил мне на руки шубу и шапку, уселся на лавку. Краснощекий, веселый, с расчесанной и умащенной маслом бородой. Что-то непохоже, что придавлен тяжкими делами.
